До того, как самому стать педагогом я считал подобные ситуации в подростковых коллективах и политику невмешательства взрослых чем-то само собой разумеющимся. Я думал, что взрослые просто не знают.
Когда в российских учебных заведениях стали с завидной регулярностью происходить скулшутинги, а на всяких ток-шоу и в интервью программам новостей клуши-училки хлопали зенками и вообще выглядели, как разбуженные в солнечный полдень совы, рассказывая, что они не знали – я этому до поры, до времени верил. Когда педагогом и руководителем группы стал уже я сам, я понял, что училки, рассказывающие, как они не знали об издевательствах над каким-нибудь мальчиком, который однажды таки взял отцовское ружьё, и перестрелял своих обидчиков и напоследок пустил пулю уже себе в рот – либо бессовестные лгуньи, либо они абсолютно некомпетентны как педагогические работники. Оба эти утверждения, впрочем, не противоречат друг другу, порой даже дополняют. Руководя коллективом подростков я понял, что чтобы не знать, что происходит в твоём коллективе – надо быть либо круглым идиотом, либо ходить на работу с ушами и глазами, наглухо залепленными дерьмом, либо на этот коллектив должно быть наплевать с высочайшей на свете колокольни. В случае с подавляющим большинством училок в российских учебных заведениях – может быть всё одновременно и разом. Коллектив детей – он весь, как на ладони у руководителя, и замечено так же и то, что ребята неформальную власть начинают между собой делить ровно тогда, когда назначенный руководитель из числа взрослых не имеет ни уважения, ни влияния, ни доверия.
Ошибки, впрочем, могут случиться у любого, и я думал, что, бесспорно, может случиться ситуация, способная выйти из-под моего контроля. Но для решения оной я бы звонил во все колокола и рельсы, вплоть до комитета, не будь я способен разрешить какие-то конфликты.
Почему тренера в том злополучном лагере выбрали политику невмешательства – тут, помимо их банальной тупизны (вы видели хоть раз умных спортсменов? если вы ответите утвердительно, я скорее вам поверю, что вы скажете, что живого лепрекона видели), отсутствия педагогического таланта, есть, думаю ещё кое-что. А именно то, что они сами – такая же безмозглая злобная гопота, как и подавляющее число их подопечных. Они сами росли так, они сами имеют такие же точно опыт и систему ценностей.
Свободное время, которого, как казалось прежде, мне не хватает, стало тянуться невыносимо долго, потому что теперь я не мог находиться на игровой площадке, на стадионе или ещё где-то, где могли быть ребята из моего отряда. Моим местом бдений стал отныне заброшенный бассейн недалеко от нашего корпуса. Это была ржавая металлическая коробка с пущенными поверху трибунами, а сама ванна была пустой и заросшей репейниками и лопухами. Я сжимал в руках две свои самые ценные вещи – кассетный плеер с давно севшими и измятыми постукиванием батарейками и футбольный мяч и просто смотрел в одну точку на росчерки теней от пробивающегося сюда солнца сквозь отсутствующие половицы трибун. Отряд веселился и наслаждался жизнью – они играли в футбол, старшаки подкатывали к девочкам из других отрядов. Меня не существовало. Я был сам не уверен – а существую ли я на самом деле?
Однажды в очереди в столовую прямо передо мной вбежал с подносом Поттер и отпихнул меня.
– Ты чё, опух?! – спросил я.
