Асланов, кажется, понял его состояние.
– Извини, Вано! Некогда сейчас, честное слово! Следующий раз – обязательно!.. Я сам тебя разыщу… Извини…
Когда машина Асланова завернула за угол, Зубов спохватился: ведь он даже не знает, как ему связаться с Ирбеком. Он не спросил ни о том, где сейчас тот работает, ни номер его телефона. Немного успокоила фраза: «Я сам тебя разыщу».
Иван Васильевич не сказал жене ни о неприятностях на работе, ни о встрече со школьным приятелем. Радостное возбуждение, возникшее от слов Асланова, стало вытесняться сомнением: уж больно все гладко выходит.
Наутро Зубов опять почти не работал, сосредоточиться над чертежом мешали мысли о встрече с Аслановым, он анализировал эту встречу, и склонен был уже допустить возможность исполнения его обещаний. Ирбек, как говорится, при власти, подвел он итоги раздумий, а они там, на верху, многое могут. Его настроение заметно улучшилось, рука потянулась к карандашу, но тут он перехватил встревоженный взгляд Анжелики и вспомнил о другом, о разговоре с заместителем директора по научной работе.
Про его конфликт с Кузиным уже многие знали и ждали показательной расправы над человеком, посмевшим не подчиниться указаниям начальства. По-другому и быть не должно, рассуждали в коридорах любители сплетен, у руководства теперь только один вариант – репрессия. Врежут так, что другие почешутся, иначе беда: приказом, ведь, никого не пошлешь на этот же холодильник, потому что нельзя: – нарушение КЗОТа, а посылать надо – сверху велят. Что начальству в этом случае делать? Убеждать? Призывать к сознательности? Смешно! Надо же тогда объяснять, почему происходит такое: почему на базах гниют овощные завалы, почему не хватает рабочих на предприятиях, и почему в рабочее время толпы здоровенных мужчин и вполне способных трудиться физически женщин часами простаивают у винных, продовольственных и других магазинов. А чем объяснить? Головотяпством? Других причин нет.
И, действительно, убеждения давно уже вытеснил явный нажим: ты нас сейчас не понимаешь, мы тебя тоже не поймем в свое время, совсем оглохнем к твоим проблемам!
Люди, если не удавалось раздобыть медицинские справки, вздыхали, охали, но отправлялись туда, куда скажут. И вдруг откровенный бунт!
– Сожрут теперь Зубова, – сказал экономист планового отдела, приходивший курить к конструкторам. – Подловят на чем-нибудь, и – сожрут!
Зубов не слышал этих суждений, но понимал, что так просто его не оставят. Каждую минуту он ждал вызова: в партком ли, хотя он был беспартийным, к директору… Но его не вызывали. При мстительном характере Кузина и сложной ситуацией с направлением конструкторов на черновую работу это казалось чуть ли не чудом.
И чудеса продолжались.
Дома жена возбужденно рассказала Ивану Васильевичу, как ее пригласили в профком и предложили курсовку в Сочи.
– Можно бы, говорят, и путевку, но вы же поедите с сыном. С сыном, говорят, по курсовке удобнее: можете с ним в пансионате устроиться! Ты чувствуешь, Ваня, какая забота!.. И материальную помощь дают!..
– С какого числа? – спросил машинально Зубов.
– Кто? Что?.. Курсовка?.. С восьмого… Через десять дней надо ехать… А дел-то, дел-то еще!.. – ужасалась она, но было понятно, что предстоящие хлопоты для нее – удовольствие. – С билетами, говорят, сейчас трудно. Чем ехать-то, а?..
– Самолетом, наверно, – задумчиво ответил Иван Васильевич.
