Читать онлайн Сергей Кулаков - В сумраке зеркала

граф Зейлер;

граф Цинцендорф;

граф Розенберг – директор Придворной оперы;

барон Ван Свитен – член Императорского совета;

Антонио Сальери – капельмейстер Придворной оперы;

Франц Солес – советник;

Иозеф Гайдн – композитор;

Висенте Мартин – композитор;

Франц Зюсмайер – композитор;

Вольфганг Моцарт – композитор;

Леопольд Моцарт – его отец;

Констанция Вебер – его супруга;

Лоренцо Да Понте – либреттист;

Ян Кухарж – капельмейстер Пражской оперы;

Розер – капельмейстер;

Эммануил Шиканедер – певец и руководитель театра;

Реджина Стринатакки – скрипачка;

Катарина Кавальери – певица;

Дайнер – трактирщик;

Ляйтгеб – сыроторговец;

Иозефа – служанка;

1-ый могильщик;

2-ой могильщик;

1781 год. Богато убранная комната в доме Сальери. Гости Сальери – знатные аристократы Вены.

Сальери: Мюнхенская опера Моцарта и вправду имела успех?

Цинцендорф: Курфюрст пфальский и баварский остался доволен. Он удивлялся, как такие большие мысли могли уместиться в маленькой голове этого Моцарта.

Ван Свитен: Все были в восторге…

Зейлер: Господа, Вы слышали историю, которая произошла между Моцартом и оберкамергером архиепископа Зальцбуржского?

Присутствующие говорят, либо показывают, что им ничего не известно.

Зейлер: Как?

Цинцендорф: Что же стряслось?

Зейлер: Моцарт принёс прошение об отставке. Граф знал, что архиепископ зол на музыканта, и резко обошёлся с Моцартом. Мало того, когда тот уходил, граф Арко подскочил и закатил ему пинка.

Сальери: Какое варварство!

Цинцендорф: Нынешние слуги напрашиваются на грубость! Впрочем, Арко – болван.

Ван Свитен: Что же Моцарт?

Зейлер: Пинок – не удар шпагой!

Розенберг: Многие приглашают нынче господина Моцарта…

Ван Свитен: На днях я записался на его академию и в списке был далеко не первым.

В комнату входит слуга, подходит к Сальери, что-то говорит ему.

Сальери: Господа, я позабыл о сюрпризе: моё новое сочинение исполнит госпожа Кавальери, а я

попробую скромно аккомпанировать нашей знаменитой певице.

Розенберг: Ах, Сальери, Сальери, как Вы можете говорить о каких-то низких вещах и забыть о музыке?

Все уходят. Остаются Ван Свитен и Зейлер.

Зейлер: Вы видели лицо Сальери, когда Вы, барон, стали нахваливать оперу Моцарта?

Ван Свитен: Думаете, Сальери завидует?

Зейлер: Зачем Сальери завидовать? Успех его музыки у императора и при дворе столь велик, а итальянец так умело пользуется этим успехом, что никто из придворных музыкантов, не может составить конкуренции Сальери, не говоря уже о провинциальном музыканте. Однако, господина итальянца задевает, когда в его присутствии начинают хвалить другого музыканта и, по-человечески, я его понимаю.

Ван Свитен: Моцарта хвалят многие в Вене…

Зейлер: Любовь и ненависть Вены не значат ничего, если они не рождаются в Гофбурге, а мнение Гофбурга зависит от одного человека! Сальери умеет пользоваться доверием этого человека… Впрочем, с Вашим именем и состоянием, какое Вам дело до Сальери?

Ван Свитен: Граф, мы, кажется, слишком долго беседуем; не истолковали бы наше отсутствие превратно.

Зейлер: Мне приятно убедиться, что Вы умный человек.

Уходят. Где-то вдали раздаются звуки, точно кто-то пробует инструмент. В комнату входит слуга и тушит освещение.

Зажигается свет. На кровати подскакивает и садится человек. Он не вполне проснулся и глядит сонным взглядом в одну точку, затем пытается напеть мелодию, но путается, мотает головой и валится на подушку.

Комната очень бедная. Кажется, что клавесин попал сюда случайно. Повсюду бумаги и одежда. Человек опять садится на кровати, прижав руку ко лбу, задумывается. Пальцы начинают нервно постукивать по лбу, двигаются, сжимаясь и разжимаясь. Человек напевает мелодию. Теперь он остаётся доволен, поднимается с кровати, босиком идёт к столу. В это время, в завешенную занавеской дверь стучатся.

Женский голос: Господин Моцарт, к Вам пришли.

Моцарт: Кто ещё в такую рань?

В комнату проходит человек в дорожном камзоле, парике, с треугольной шляпой в руках.

Леопольд: Да уж почти полдень, ты заспался, мой мальчик!

Моцарт: Папа!

Бросается к нему. Они стоят, обнявшись.

Леопольд: Как ты живёшь, Ворфель?

Моцарт: Замечательно, папа! Я не имею ни одного спокойного часа, а потому и вставать пораньше не могу. Да ведь, в любое время и не будешь расположен к работе. Что Вы стоите, садитесь туда, к столу. Я только переоденусь, чтобы не смущать Вас своим нарядом (заходит за ширмочку). Что говорят о моей мюнхенской опере в Зальцбурге?

Леопольд: Люди понимающие, хвалят её, и я доверяю им. Те, кто думает, что понимает, говорят, что опера неплоха, но в ней есть погрешности – обычный приём дилетантов, которым нужно найти недостатки, чтобы их приняли за знатоков. При дворе архиепископа об опере никто слышать не хочет – Колоредо запретил упоминать о тебе… если ты не раскаешься. (Ненадолго замолкает) Подумай обо мне, о сестре, подумай о себе. Отбрось свою гордость, и всё будет как прежде.

Моцарт: (выходит щёголем) Как прежде? После того, что они со мной сделали? Я чуть не умер от стыда, от бессилия что-либо сделать. Три дня у меня была нервная горячка, а подлец Арко хвалился всюду своим подвигом… Вы предлагаете вновь слышать оскорбления и чудовищные глупости? Нет, мне нужна свобода!

Леопольд: Куда завела тебя свобода? Ты живёшь, как нищий.

Моцарт: Деньги – дело наживное. У нас иное богатство, которое живёт и умирает вместе с нами и отнять его никто не может, разве только лишит головы, но тогда, ни в чем и нужды не будет.

Леопольд: Быть может, я лучше понимаю тебя, чем мне хотелось бы…

Моцарт: К чему эта меланхолия? Послушайте…

Подбегает к клавесину и играет мелодию, что напевал утром. Мелодия обрывается, и Моцарт озорно мяукает.

Леопольд: Играй ещё.

Моцарт: Это всё.

Леопольд: Что это за музыка?

Моцарт: Она мне приснилась. А неплохо! Надо запомнить, может потом пригодится.

Леопольд: Ты не станешь записывать?

Моцарт: Это ни к чему! Она осталась здесь (показывает на голову).

Моцарт импровизирует на губах военный марш, марширует и надевает парик.

Моцарт: У меня возникла великолепная мысль. Пойдёмте в один отличный трактир и отметим Ваше прибытие в столицу!

Леопольд: Мне нужно переодеться.

Моцарт: Да Вы будете щёголем! Там есть маленькая зала, где никто не будет мешать.

Леопольд: Ты решительно не хочешь взрослеть, Вольфи.

Моцарт: К чему? Это скучно! (опять начинает маршировать) Я расскажу Вам о Баварии, где научился этим танцам.

Леопольд смеётся. Они берут шляпы и выходят из комнаты.

Небольшая зала в трактире “Серебряный змей”. Стены разрисованы деревьями. За столом сидят Моцарт с отцом. Входит трактирщик, он хромает при ходьбе.

Моцарт: Папа, вот Иосиф-первейший. Куда важнее, чем править людьми, что не всегда бывает приятно, или ощутимо, есть забота о насыщении людей, что почти всегда и приятно, и ощутимо! Поэтому, в отличие от хорошего правителя, у которого всегда есть враги, хороший трактирщик имеет лишь друзей и поклонников.

Дайнер: Никогда не поймёшь, шутит господин музикмейстер, или говорит серьёзно.

Моцарт: Я не могу шутить, когда дело доходит до гусиной печёнки! Папа, давайте выпьем за капельмейстера кухонь, за виртуоза жаровен и печей, за Иосифа Дайнера!

Дайнер: Спасибо, господин Моцарт, Вы очень добры. Вы ещё помните про пьесу, которую хотели написать для моей трубы?

Моцарт: Да, пьеса для трубы…

Отворяется дверь. Из другой залы заглядывает небольшой человечек.

Человек: (неожиданно говорит густым басом, и Моцарт с любопытством смотрит на него) Эй, трактирщик, можно быстрее?! Мне некогда, я тороплюсь!

Дайнер: Сейчас, сейчас иду.

Человек ворчит и возвращается в большую залу.

Моцарт: Конечно помню. Она готова.

Дайнер: Разве она при Вас?

Моцарт: В моём маленьком, но вместительном ящичке.

Дайнер: У Вас золотая голова, господин музикмейстер!

Моцарт: Будь она золотой – не родила бы ни единого звука, кроме звона, которым и так полна Вена.

Дайнер: Пожалуй, Вы правы, господин музикмейстер. (выходит в большую залу)

Моцарт задумывается, шевелит пальцами, слегка раскачивает головой.

Леопольд: Ты написал музыкальную пьесу для трактирщика?

Моцарт кивает головой.

Леопольд: Это немыслимо!

Моцарт: Отчего же? Он играет на трубе – я пишу музыку; он попросил – я не могу ему отказать, потому как он добрый человек.

Леопольд: Как он заплатит тебе?

Моцарт: Папа, я не пишу музыку на продажу! Она появляется и начинает мучить, пока я не избавлюсь от неё. Когда её покупают – отлично, а если нет, надо ли горевать? К тому же, Дайнер – мой друг.

Леопольд: Друзья вытащат из тебя всё, что смогут и бросят погибать в одиночестве…

Моцарт: Папа, к чему эти мысли?! (с досадой) Нет, не так…

Леопольд: О чём ты?

Моцарт: (сидит, уставившись в одну точку, слегка двигается голова и кисть руки) Ага, вот как… (весело) Готово!

Леопольд: Ты заблуждаешься в отношении к людям, и мой долг сказать тебе об этом. Я немало повидал в жизни и знаю: люди злы и завистливы, особенно к тем, кто отличается от них талантом. Если ты не станешь осторожнее в выборе друзей, ты плохо кончишь.

Моцарт: Папа, с такими мыслями я не смогу писать, а буду в каждом высматривать злые намерения. Полно о дурном! Нам не удастся избежать его, но мы в силах не обращать на него внимания. Давайте выпьем (берёт в руки стакан), и я пожелаю Вам столько лет жизни, чтобы дожить до поры, когда в музыке ничего нового нельзя будет придумать.

Леопольд: В таком случае, мне придётся жить вечно.

Моцарт: Вам не пришлось бы умереть никогда, если бы дело было только в этом…(Пьют)

Комната в доме Франца Солеса, после концерта.

Стринатакки: Не могу понять, когда маэстро Моцарт написал свою партию? Вчера к обеду ещё не была готова скрипка… а импровизировать такую сложную партию почти невозможно.

Сальери: Восхитительная синьора Реджина! Умение импровизировать – необходимое свойство виртуозного музыканта. Ведь не удивляемся мы тому, что дышим!

Мартин: Трудно не согласиться с Вашими разумными доводами, маэстро. Остаётся посочувствовать, что господин Моцарт не имеет времени более тщательно прорабатывать свою музыку.

Солес: Позвольте, господа, разве музыка была плоха?

Сальери: Что Вы, господин Солес. Маэстро Мартин огорчён, что у композитора не нашлось времени серьёзней поработать над музыкой. Мы можем лишь угадывать, как она могла быть замечательна…

Солес: Так мы устроены: нам мало того, что имеем, и обязательно подавай лучшего… Позвольте ненадолго оставить Вас, господа, чтобы остальные гости не сочли моё отсутствие за неуважение к ним. (Уходит)

Ван Свитен: Маэстро, каково Ваше мнение о новом квартете господина Гайдна, который игрался на неделе у князя Голицына?

Сальери: Я вижу способы решения музыкальных задач, с такой оригинальностью решаемых Гайдном, в более традиционном ключе.

Мартин: Господа, а я был удивлён погрешностями, которые допустил господин Гайдн в композиционной разработке.

Ван Свитен: Вот как, мне показалось, что квартет был удачен…

Мартин: Господин барон! Там, где слушатель слышит одно, искушённый музыкант – совсем иное, ведь музыка – дело его жизни. Так вот, что огрехи были, скажет любой композитор, но то, что бывает простительно начинающему композитору, не может оправдать такого музыканта, как Гайдн, не правда ли, маэстро Сальери?

Сальери: Я не могу никого осуждать, ибо сам являюсь музыкантом, и вполне могу очутиться в положении господина Гайдна, но все мы люди, а, как известно, hominis est errore.