В темнице хилиазма истина - страница 7

. Ход мысли Дунаева понятен: раз указанные святители осудили и отвергли буквальное понимание тысячелетнего царства, назвав его «вторым иудаизмом» и «иудейскими баснями», то нельзя принимать и учение святых отцов о «начале нетления», которое наиболее полно изложил святитель Ириней Лионский, поскольку, мол, это одно и то же. Разберемся по порядку с этой иезуитской загогулиной Алексея Дунаева.

В этой «неточности» Алексея Дунаева, которую он предлагает взамен «неточности» митр. Макария, нет ни научности, ни, тем более, богословия. В самом деле, о какой научности здесь можно вести речь, если, во-первых, имеется недвусмысленное упоминание о духовном прочтении «тысячи лет» самим автором ныне широко распространенного толкования ее как Церкви, то есть блаж. Августином: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так»26. Совершенно очевидно, что признание того, что, помимо еретического, есть и духовное понимание буквального «воскресения первого» «во времена царства» не «неточность» митр. Макария, но отражение им действительности. Во всяком случае, имен Иустина Мученика, Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского, учивших о телесном воскресении в «тысячу лет», ни Епифаний Кипрский, ни Василий Великий, ни Григорий Богослов не упоминают. Что касается позиции свт. Дионисия Александрийского и блаж. Иеронима Стридонского, то о ней пойдет речь в соответствующей главе книги.

О каком богословии можно вести речь при игнорировании Предания Церкви в разрешении подобного рода вопросов? Христианский цицеронизм, то есть упор лишь на богословское красноречие, может увести человека далеко в сторону от пути истины. Действительно, в западном богословии не принимается во внимание то, что святитель Ириней Лионский учение о «тысяче лет» излагает как полученное от учеников Апостолов: в протестантизме потому, что Предание Церкви признано необязательным для фундамента богословия, а в католичестве по той причине, что свидетелем Церкви на все времена является очередной «преемник апостола Петра» и его «мозговой штаб» – римская курия.

На протяжении столетий западное богословие с невыразимой легкостью произносило слово «хилиазм», когда вело речь об эсхатологии мужа апостольского Папия Иерапольского, святого мученика Иустина Философа, святых отцов Иринея Лионского, Ипполита Римского и Мефодия Патарского. От многократного повторения хилиазм еретиков и духовный «хилиазм» святых отцов Древней Церкви настолько плотно слились в сознании западных богословов, что для большинства из них стерлась грань между духовным и «грубо-чувственным» буквализмом «тысячелетнего царства». Но отсюда вовсе не следует то, что и богословы Православной Церкви непременно должны принимать этот дискурс. В Православии на пути такого безответственного отношения к богословской проблематике стоит Предание Церкви. Ни научности, ни богословия не может быть при игнорировании церковного Предания. Алексей Дунаев находит возможным «сковать одной цепью» еретический хилиазм и «хилиазм» святых отцов Древней Церкви на основании того, что их объединяет «буквально-материальная» чувственность. К какой нелепости может привести подобного рода теологумен мы можем убедиться, если обратимся ко всеобщему воскресению мертвых. Совершенно очевидно, что и те люди, которые воскреснут для осуждения в геенну огненную, воскреснут «буквально-материально». Но разве можно их соединять на этом основании со спасенными, с теми, кто войдет в Царство Божие?