Кабинет князя Александра Павловича представлял из себя обширную комнату с тремя окнами, выходящими на двор. У среднего окна, перпендикулярно наружной стене, стоял огромный старинный письменный стол с этажерками и разными шкапчиками, заваленный бумагами, чертежами и уставленный пузырьками всевозможных размеров с разными лекарственными снадобьями, свидетельствовавшими о занятиях князя ветеринарным искусством.
Старинная мягкая мебель, крытая темно-зеленым сафьяном, громадная подставка для трубок с бесчисленным их количеством и несколько оригинальных картин на стенах дополняли убранство.
Пол был застлан войлоком и покрыт клеенкой с рисунком паркета.
Отоманка, служившая князю постелью, стояла у противоположной окнам стены, влево от входной двери. В кабинете от опущенных штор было темно.
Гирщфельд поднял штору у крайнего окна.
На отоманке спал, казалось, крепким сном князь Александр Павлович.
Он лежал на левом боку, лицом к окнам.
Одеяло из тигрового меха, с которым князь не расставался круглый год, было откинуто немного ниже плеч. Правая рука выбилась и лежала полусогнутой на одеяле.
Все сгруппировались около лежащего.
Один Гиршфельд стоял немного поодаль, у письменного стола.
От его зоркого взгляда не ускользнуло лежавшее на столе, поверх других бумаг, письмо, начинающееся словами: «Милый, дорогой дядя», с какой-то припиской сверху, сделанной княжеской рукой.
Князь имел обыкновение, не только на донесениях своих управляющих, но и на всех получаемых им письмах класть свои резолюции.
Некоторые из них были оригинальны. На иных письмах князь писал: «стоило тратить почтовую марку».
Николай Леопольдович тотчас сообразил, что это было письмо княжны Лиды, уведомляющей князя о предстоящем ее браке с Шатовым.
Голь первый подошел к лежащему князю и положил правую руку на его голову, а левую на его руку.
– Он мертв, и даже окоченел. Смерть последовала уже давно, вероятно еще вчера вечером, – отчетливо произнес врач.
Среди тишины кабинета эти роковые слова раздались как-то особенно громко.
Кто-то страшно крикнул.
Это княгиня Зинаида Павловна упала в обморок.
Все бросились к ней.
Гиршфельд, воспользовавшись переполохом, незаметно ни для кого, взял со стола заинтересовавшее его письмо и сунул в свой карман.
Явившаяся прислуга унесла княгиню наверх.
Кошелев тоже дотронулся своей изящной, выхоленной рукой до руки князя, но тотчас отдернул ее.
У отоманки стоял круглый столик, на нем свеча и пустая рюмка.
Голь взял рюмку, понюхал ее, покачал головою и вновь поставил на место.
– Что вы думаете? – обратился к нему Кошелев.
– Пока думаю, не переложил ли он опиуму, который принимал по моему предписанию от бессонницы.
Становой пристав сел у письменного стола и быстро составил акт первоначального осмотра, прочел его понятым, которые его и подписали.
Подписались также присутствовавшие Голь и Гиршфельд.
Затем он написал донесения исправнику, прокурору, следователю и председателю мирового съезда.
Эти бумаги тотчас были отправлены с нарочными.
Известие о смерти князя Александра Павловича моментально облетело всю усадьбу.
Толпа на дворе начала увеличиваться, но становой пристав и Гиршфельд распорядились удалить любопытных на задний двор.
Там зато шли оживленные толки.
По окончании официальной стороны дела, становой пристав, опечатав двери кабинета, отправился вместе с Голем и Гиршфельдом в столовую, где был накрыт запоздалый завтрак.
