Она весело улыбнулась.
– Тебе необходимо будет взять поверенного… – продолжал он.
– Кто же, как не ты, будешь моим поверенным! – снова обняла его она.
Он поцеловал ее.
– Письмо это я уберу к себе подальше, – сказал он, пряча письмо княжны Лиды в карман.
– Ты хочешь сохранить его?
– Нет, конечно уничтожу.
В это время послышался звон колокольцев въезжавшего во двор экипажа.
– Надо идти! – сказал он, освобождаясь от ее объятий и подарив ее прощальным поцелуем.
Он сошел вниз.
На губах его играла торжествующая улыбка.
Приехал судебный следователь, Сергей Павлович Карамышев.
Гиршфельд застал уже его в зале, беседующим со становым и доктором.
Поодаль от них стоял, смотря в окно, фельдшер, призванный для предстоящего вскрытия.
– А княгиня? – обратился к нему Карамьгшев, пожимая руку.
– Я только что сейчас справлялся, она еще не оправилась от обморока и лежит у себя наверху, – отвечал он.
– Жаль Александра Павловича, хороший был человек, и какое совпадение: оба брата один за другим! – соболезновал Карамышев.
– Приступим, господа, чем золотое время терять, печалью не поможешь! – продолжал он и направился в кабинет.
Август Карлович высказал ему свое предположение, что князь отравился или отравлен сильным приемом опиума.
Составив протокол наружного осмотра трупа и всего кабинета, судебный следователь взял рюмку.
– А где же самый опиум? – обратился он к Голю.
Последний взял с письменного стола пузырек коричневого стекла с ярлыком, на котором было написано: Tinctura opii, и подал его следователю.
Тот приобщил его к рюмке в качестве вещественных доказательств, опечатав их своею печатью.
Труп был раздет, внесен в залу и положен на приготовленный стол.
Вскрытие началось.
Предположение доктора оправдалось: князь умер от приема сильной дозы опиума.
Открытым оставался вопрос: сам ли отравился князь, или же был отравлен другим лицом?
Наступило время обеда, к которому вышла Зинаида Павловна – печальная, молчаливая.
Труп князя обмыли, одели и положили на стол.
Из залы доносилось уже монотонное чтение псалтыря.
Тотчас после обеда была отслужена панихида.
Карамышев решил вечером же приступить к допросу свидетелей. Гиршфельд предложил для этого свое помещение.
После панихиды была допрошена княгиня и вся домашняя прислуга, но в их показаниях не оказалось ничего существенного, или хотя бы мало-мальски разъясняющего это темное дело.
– Кто давал князю лекарство? – спросил судебный следователь княжеского камердинера Якова.
– Я-с! – отвечал тот.
– По сколько капель?
– Сперва по три, некоторое время по четыре, за последний же месяц по пяти.
– Расскажи, как и когда ты приготовлял лекарство!
– Во время общего обеда я стелил постель его сиятельству, наливал полрюмки воды и капал лекарство, которое и ставил на столик перед отоманкой около свечки, зажигал ее и затем уже опускал шторы.
– Знал ли ты, что это лекарство ядовито и опасно для жизни, если принять его более предписанного врачом?
– Знал-с. Мне об этом сколько раз и Август Карлович, и их сиятельство говорили.
– Не случалось ли тебе капнуть лишнюю каплю?
– Несколько раз случалось.
– Что же ты тогда делал?
– Я выливал лекарство в песочницу, вытирал начисто рюмку и начинал снова.
– Сколько капель налил ты князю вчера?
– Пять-с.
– Не ошибался?
– Нет-с, вчера с первого раза.
– Верно? Говори правду!
– Как перед Господом!
– Твердо, значит, помнишь?
– Твердо, как сейчас помню!
– Приготовив постель и лекарство, ты дожидался князя в кабинете?
