Пыхайло: – Всё правильно. И говоришь ты, как на митинге, высокими словами. Мне, если честно, дешёвые обещания, лозунги и реклама набили оскомину. Это я не о тебе, конечно, говорю. О нашей жизни, о тех, кто пытается нас зомбировать.
Ирина Трофимовна: – Брось ты, Игнат! Занудливый ты стал какой-то. Я совсем не высокопарно говорю. И не рисуюсь. В такие тяжёлые часы и дни очень хочется быть, хоть немного, патриотом своей родины. Назло мерзавцам всех мастей и скоростей из разных уголков Земли.
Пыхайло (встаёт и ходит по комнате): – Нет мне спокойствия! Потоки вонючего дерьма наплывают на нас из, так сказать, демократической Европы.
Ирина Трофимовна (тоже встаёт и подходит к нему): – Бери дальше, Игнат! Эта волна идёт из заокеанской фашисткой страны. Их фюреры объявили себя радетелями за свободу всех народов. Над ними, правда, смеются их же рабы и холопы. Но не очень громко. Опасаются, как бы им не попасть под мощные челюсти такой вот… демократии.
Стоны и скрипы половиц слышаться всё явственней. Потом смолкают.
Со стороны входа в разваленную избу раздаются громкие шаги.
Они с тревогой смотрят в ту сторону, откуда должен появиться человек.
Появляется Анатолий. Крепкий, высокорослый, светловолосый. Он в чёрно-зелёном штормовом брезентовом костюме, в берцах, в зелёном берете, ха спиной автомат Калашникова. Подпоясан ремнём, но котором кинжал в ножнах и подсумок с несколькими противопехотными гранатами «Ф-1». За плечами автомат.
Пыхайло (удивлёно): – Так, ты, Анатолий, всё ещё у нас в доме гостишь?
Анатолий: – А куда я от вас денусь?
Ирина Трофимовна: – Я тоже считала, что ты уже ушел к своим ополченцам.
Анатолий: – Да я уже собирался уйти из вашей избы, как нас всех троих почти на крыльце и нарыло снарядом. Самоё смешное, что все мы целы и невредимы.
Пыхайло: – Вроде, такое припоминаю. Что-то взорвалось, и всех нас троих повалило прямо почти в сенях. Да, получается, ты к нам заходил, коли и тоже попал под осколки. Но зачем ты приходил? Этого не помню.
Ирина Трофимовна: – Тебя, кажется, послали к нам твои друзья-ополченцы попросить у нас лопату. Вроде, ты рассказывал, как вы воюете с фашистами, сколько их положили за последние три дня. Что-то ведь такого говорил. Да?
Анатолий: – Как будто, рассказывал. Ведь и – правда. Положили мы этих нарков великое множество. Им только со старушками и малыми детьми воевать, ублюдкам! Но, дорогие мои,
Ирина Трофимовна и Игнат Сидорович, без обиды скажу, что вас, всё-таки, контузило. Вы всё забыли. Если не всё, то многое. Я появился перед артобстрелом перед вами затем, чтобы предупредить вас. Вы должны были спрятаться в бомбоубежище.
Пыхайло: – Зачем?
Ирина Трофимовна: – Мы не собирались прятаться и бежать из собственной избы.
Анатолий: – А надо было бы. Я вам только и успел сообщить, что, по данным разведки народного ополчения, через пять-десять минут эти твари и недоноски будут обстреливать именно ваш жилой район из миномётов. Может, и артиллерию применят.
Пыхайло: – Да нам казалось, что дело идёт, пусть к временному, но затишью.
Ирина Трофимовна: – Вроде бы, подонки согласились на перемирие.
Анатолий: – Там некому верить. Заокеанская политика при одной извилине на всех, и та ниже пояса. Ведь вчера ещё, тоже в день, как бы, перемирия вас же бомбили (показывает рукой вверх). Вон крыша… вся дырявая. Мы по радиоперехвату обо всём узнали. Но я не успел вам ничего сказать перед миномётным и артобстрелом, моим дорогим знакомым. Нас, всех троих, и накрыло. Вроде бы, артиллерийским снарядом или миной. Я не вникал. Я уже после того, как вы пришли в себя, очухался. Вот отлежался в сенях и зашёл. Теперь побуду у вас.
