Улица выходила к воде. Камыши расступились перед ней и береговые вербы, открывая глазу просторную синь. Лишь далекий тот берег светил белым песком.
На суше, на выбитой людьми и скотиной толоке, сбились два табунка гусей, а перед ними, преграждая путь к воде, лежал лебедь.
Махора пугнула его:
– А ну, ступай отсюда, разлегся!
Лебедь пошел вперевалочку, неторопливо переступая глянцевито-черными лапами. Он был красив, сияюще-белоперый, с кремовой головкой и шеей, с черным шишаком на носу.
– Пошел, пошел… Растресть боишься? – подогнала его Махора.
Лебедь развернул крылья и полетел, шумно, с каким-то даже звоном, разбивая воздух. Отлетел он недалеко, сел на воду и плавал, топорща жесткие перья крыл.
Теперь гуси, осмелев, вошли в воду. Махора же присела на добела отмытой карше и, не спуская глаз с красивой большой птицы, говорила ей:
– Ты хоть и здоровый, а ума не боле чем у моего гусака. Либо тебе гуси досаждают? Воды – вон сколь, на всех хватит. А будешь настырничать, тебя кто-нибудь из ружья стрелит. Мало ли… Найдутся. Ты уж поумничай, не гоняй их. Живи да живи. И нам на тебя веселее глядеть.
Птица плавала недалеко и, казалось, слушала Махорины речи. Поплескивала вода, сбивая на берег серую ноздреватую пену и желтую накипь опавших вербовых сережек. Прибрежные вербы доцветали, желтые сережки сияли под солнцем. Пчелиный звон стоял, и сладким духом несло.
Махора корила лебедя, выговаривала ему, но в душе, на сердце лежало невольное уважение к нему и зависть к лебедке, чей покой лебедь берег. Как было не завидовать крепкому семейному гнезду, пусть даже птичьему. Махорина гоголушка – Андрей Матвеевич десять лет уже лежал в земле. А без него было ох как несладко.
В субботу под вечер, как и обещали, приехали дети. Первыми на автобусе – Полина, зять Василий и Танечка. Только-только Махора их встретила и расцеловала, как загудела у двора машина, засигналила.
– Начальник прибыл, – сказала Полина. – Пошли родного встречать.
Это и впрямь приехал Иван с семьею. Работал он в соседнем районе, главным агрономом. Отворили ворота, и Махорин двор сразу проснулся, загудел голосами. Иван да Галина, Полина, Василий. Ровесницы-внучки – Олечка и Танечка, нарядные, словно куколки, с бантами в волосах. Малый бутуз Андрюшка топотал, догоняя котенка. Еще бы сюда младшую дочь с семьей да старших внуков – но они далеко.
Как и положено с дороги, сели обедать ли, ужинать, – в общем, домашнюю лапшу хлебать с курятиной. Махора наварила ведерную кастрюлю, на всех хватит. Выпили материной самогонки и загалдели, обсказывая новости. Все же не виделись давно.
Иван с Василием обсуждали предстоящую рыбалку. Решали они: в озере ли поставить сети или в прудах карпа попытать. И жены собирались с ними, но их – раки манили. А уж о ребятишках чего говорить.
Махора сидела, слушала и вставила слово:
– А я думала, вы мне по хозяйству поможете.
– Чего у тебя? – спросил Иван. – Какие дела?
– У матери делов – заглонись. Стенка у чулана совсем садится. Либо обочинка подгнила, надо поднять. Да и поглядеть у поросенка полы. Я прибить хорошо не в силах. Он такой натурный, все выворачивает. Да по-хорошему надо бы…
– А-а-а, ну тебя… – перебила Полина. – Начнешь читать. Нам дома свои дела надоели. Мы приехали к тебе отдыхать. На рыбалку, ухи наварить…
Говорила она вроде со смешком, но твердо. Иван поглядел на мать, сказал:
