– С чернявой?.. – усмехается Старик. – Это чья?
– Воспиталка, – отвечает Чуря со вздохом. – В детском саду работает. Хорошая девка. Да как-то нажрался я… – морщится он.
– Вот ты в кино с ней сходи, культурно… – учит Старик. – Она – девка видная.
– Да, – соглашается Чуря. – Надо пригласить. По трезвяку. Она пьяных не уважает.
– Значит, хорошая девушка, – одобряет Старик. – Вот и прислонись к ней.
Неспешно течет беседа.
И вдруг явственно доносится крик. Он летит от Задонья, с холмов.
– Чу-уря-а-а! Чу-уря-а!
Старик поднимает голову. Чуря ерзает на скамейке.
– Меня зовут… – говорит он. – Пошли они. Нажрались и приехали. Заскучали.
– Чу-уря-а-а! – доносится глас.
Чуря проходит в рубку, достает бинокль и глядит, хотя видно и так: машина, люди.
– Чу-уря-а-а!
– Пошли вы… – лениво огрызается Чуря и лезет было в кубрик, но потом останавливается, думает вслух. – А может, поехать? Пить не буду. В бане помоюсь. Посижу. Может, на танцы схожу. А пить не буду, – говорит он уверенно.
– Напьешься, – вздыхает Старик.
– Чу-уря-а-а!
– Не уезжают, зовут… – чешет в затылке Чуря. – Все же вспомнили. Надо, наверное, поехать.
Он ищет сочувствия, но нет его: Старик лишь вздыхает: «Напьешься», я молча опускаю глаза.
– Поеду, – решает Чуря. – Поеду, а пить не буду. Все же праздник, – оправдывается он. – Люди празднуют. Поехали. Отвези меня.
Спускаемся в лодку. Чуря дергает шнур стартера. Мотор молчит. Еще один рывок. И снова молчанье. Еще. И опять ни звука.
– Чего? – недоуменно спрашивает Чуря.
Удивляться есть резон. Мотор всегда работает четко, за ним следят.
– Чу-уря-а-а!! – надрываются с того берега.
Они нас теперь не видят. Мы прикрыты займищным лесом.
– Чу-уря-а-а!!
Проверив бензин и свечи, Чуря начинает остервенело рвать стартер. Сила в руках его – бычья. Мотор подпрыгивает, бьет по лодке, но молчит.
– Старик! – кричит Чуря. – Ты чего сделал?! Ты был здесь. Я видел!
Старик пожимает плечами:
– Глядел. Кто-то жалился. Я поглядел.
– Он же работал! – психует Чуря. – Вон человек скажет! Ты чего лазил!? Чего сделал?! Кто тебя просил?! Мастер – бабкин-Настин!!
Чуря лихорадочно ищет ключи. Их нет.
– Где ключи?
– В рубке.
– Чего они там делают?
– Греются, там теплее.
– Остряк!
Чуря кинулся в рубку. А на том берегу, видно, устали и ждать, и кричать. Машина посигналила и тронулась в гору.
– Ну, вот и съездил, попраздновал… – досадует Чуря. – А все ты, Старик… Лезешь, куда не просят. Суешься. Тебе надо было к мотору лезть?! Кто просил? Он работал, пахал…
Закурив, Чуря присаживается на скамеечку, остывает. Взгляд его шарит по той стороне, по задонской. Но машина уже ушла, осела легкая пыль.
– А может, оно и лучше… – мирно говорит Чуря. – Напился бы да и все. Стаканяра, другой и – копыта на сторону. Это уж точно.
Докурив, он встает, лезет в лодку, гремит ключами. И вдруг присвистывает удивленно.
– Фю-ю-ить! Старик! – окликает он. – А почему масса отсоединенная? А? Да еще закрученная?
– Не знаю… – отвечает Старик.
– А я, кажется, знаю. Ты мудрый у нас – Старик, – хмыкает Чуря и глядит с усмешкою. – Очень мудрый…
– Не помню… Я из ума выжил… – оправдывается Старик. – Моторы… Двигателя… Лебедки… Вот мы с отцом рыбалили, зимой, нас лошадь выручала, Марья. Лошадь звали Марья, и мать наша – тоже Марья. На лошади зимой далеко в море едем, по льду. Закрай – это берега не видать. Два закрая отъедем… – он говорит медленно, словно вспоминает с трудом или видит неясно за дымкою лет. – Уедем далеко. Пробиваем лед, ставим шест во дно, в землю. Если льдина пойдет, он клонится. Значит, скорей к берегу. «Марья, Марья, вези… выручай, Марья…» Выручает. А ваши двигатели, моторы…
