– Речь держи, – сказал председателю Гулый. – Чтобы по-людски.
Председатель было вскинулся, произнес:
– Ты…
– Речь! – жестко приказал Гулый, шевельнув плечом.
И председатель, набычившись, начал говорить:
– Сегодня мы провожаем в последний путь одного из старейших работников нашего колхоза… Начав свой трудовой путь в далекие годы… – Председатель вначале говорил трудно, а потом слова покатились словно сами собой, по привычке: – В тяжелые годы войны она с честью трудилась на трудовом фронте, заменяя ушедших мужчин. В нелегкие годы послевоенной разрухи… и в последние годы… Таким образом, можно сказать, что вся ее жизнь была отдана колхозу и людям. И мы ее не забудем. Прощай…
– Траурный митинг закрываю, – объявил Гулый, – произведем салют, – и грохнул из ружья в сизое озябшее небо.
Покойная Дизелиха ни слов его, ни выстрелов не слыхала. Она была глубоко под землей, в тишине, покое и наконец в тепле. Зима нынче словно в прежние времена: в декабре на мокрую землю лег снег. Потом сыпало и мело. Земля не промерзла. В ней достало тепла, чтобы согреть старую Дизелиху.
А люди живые остались наверху, в заснеженном холодном мире. Им долго ждать тепла: январь, февраль, март. И неизвестно еще, какой весна будет.
Летом в поселке старики поднимаются рано. В старых домах, под низкими крышами ночь напролет копится духота. На воле утренняя свежесть бодрит. Выйдешь во двор, продышишься, и словно новая кровь потекла по жилам. Конечно, не молодая, но жить можно. Наскоро, из горсти, за ночь нахолодавшейся водой сполоснешь лицо. Утренним неспешным дозором обойдешь двор, отворяя ночные запоры. А уж потом наступает черед огорода. За грядкой – гряда, за рядом – ряд. Стрельчатый лук, кружевная зелень моркови, мощные фонтаны багровой свекольной ботвы. Огурцы, помидоры, капуста – под яблоней. Перец да баклажаны. Кислого щавеля грядочка да сладкого гороха. Одно за другим. А потом – тыквы да арбузята. Много всего. Недаром по лету даже привычные руки чернеют, словно земля, и трескаются.
Поутру, от белой зари до поры, пока солнце не поднимется «в дуб», припекая голову, спину, хорошо в огороде работается. Мотыга и лопата легки. Гнется поясница, и руки сноровисты. Проходит час и другой… Там и здесь, в огородах, садах, разделенных нехитрыми заборами, помаленьку текут привычные дела. В такую пору если и увидишь соседа через забор, долгим разговорам – не срок.
– Здорово ли ночевали?
– Слава богу.
И все.
Летним утром солнце вздымается быстро. И вот оно уже стоит над садами, над раскидистыми яблонями и могучими грушами. Даже высоченного тополя тень, лежавшая поперек улицы, стала куцей.
Летнее утро. Окраина степного поселка продолжает день.
На углу тихой улицы – просторный двор. Солнце припекло, и старая женщина, хозяйка двора, оставив дела огородные, возвратилась к дому и летней кухне.
Чайник шумит на плите. Вареная молодая картошка в розовой кожуре дымится из белосахарных лопин. Желто сияет в блюдце горчичное масло. Пришло время завтрака.
Стукнула калитка, прошумела листва смородины, ветки ее клонились над забором и воротцами. Медленно приближались неверные, шаркающие шаги. Это сосед. Старый пиджак на нем, просторные сатиновые шаровары с накладными карманами – бабкино рукоделье – коричневая в клеточку кепка. Под козырьком ее подслеповато щурятся глаза, словно не угадывая знакомый двор и его хозяйку, которая спешит на помощь.
