Успевает?
Да, он все-таки успевает, им еще возиться и возиться. Дверей три, и каждая завалена так, что без тарана не возьмешь…
Жаль, что все получилось именно так – взгляд снова упирается в бритву…
Как же он мог забыть? Бритвой по горлу, куда как надежнее! Забыл… Но не страшно: уж на это-то простое действие у него точно хватит и сил и времени.
Жаль, что все получилось именно так…
Был ли этот сон вещим? Возможно. Но даже если и нет, что с того? Воспоминание о нем, как о реально прожитой жизни, сидело в плоти души, словно заноза или, вернее, не извлеченная вовремя пуля. Сидело, «гноилось», причиняя страдания, порождая горькую тоску, и не было забвения, вот в чем дело.
Может быть, об этом стоило поговорить с Олегом. Это ведь его профиль, но тогда пришлось бы, вероятно, рассказывать обо всем. Однако именно этого Степан делать и не хотел. Зачем? Вполне возможно, Цыц и сам видел такие сны. Да и неправильно – по внутреннему ощущению неправильно – было бы забывать такой сон-демонстрацию – провидения ли, измученного ли недоговоренностями подсознания, или даже свойственного ему, как ученому, здравого смысла, помноженного на знания и логику. А вывод на самом деле был прост до ужаса. Взявшись за то, за что они дружно взялись здесь и сейчас, другого исхода трудно было бы ожидать. Так что, возможно, это был и вещий сон, а может быть, всего лишь своевременное предупреждение, что жизнь не компьютерная игра и не авантюрный роман. В ней, в жизни, разведчики и подпольщики чаще – умирают, и в большинстве случаев – умирают некрасиво. И значит, вопрос лишь в цене. Стоит ли игра свеч?
«Стоит», – решил Степан, закуривая.
* * *
Кто показал ему, Матвееву, новый сон, Морфей или Гипнос, вот этот вопрос интересовал Степана сейчас больше всех других. Но на него как раз и не было ответа. И теперь нельзя винить только сентябрьскую погоду – зарядившие почти на неделю дожди принесли с собой даже не прохладу, а мерзкую, промозглую сырость.
И расшалившиеся нервы тоже ни при чем. Последние дни, вопреки безумию творящегося вокруг кровавого карнавала гражданской войны, Матвеев напряженно работал, находя удовольствие в самом процессе дообеденных разговоров с самыми разными людьми. А вечером… Вечером собранный материал ложился на бумагу. И плевать, что большая часть никогда не будет опубликована – понимание корней происходящего и места недавних событий в Большом Уравнении формируемой реальности стоило дороже, чем эфемерная журналистская слава.
Степан закурил, наконец и, прищурившись, попробовал восстановить в памяти оставивший такое приятное «послевкусие» сон. Усилий не потребовалось – сон всплыл во всех деталях, едва только Степан этого захотел. И вспомнилось сразу все: от и до…
…огромный амфитеатр университетской – в этом Матвеев не усомнился – аудитории заполнен до отказа. Кое-где слушатели сидят даже в проходах – на складных стульчиках и портфелях. А то и просто на ступенях. И все они напряженно, до звенящей тишины в переполненном людьми зале, слушают человека за лекторской кафедрой. Внимание такого рода многое говорит опытному человеку, а профессор Матвеев не просто искушен в подобного рода символических аспектах науки, он, можно сказать, стал за годы своей карьеры в этом деле экспертом. Тем более любопытным оказалось для него узнать, что за «гуру» здесь завелся, и где это – «здесь», между прочим?
