Перебросив гюйс через плечо, я лезу в темную шахту входного люка первого, проворачиваю рукоятку кремальеры, мощные пружины приподнимают тяжелую крышку и я выбираюсь наружу.
В глаза бьет золото встающего из-за сопок солнца, а ноздри щекочет йодистый запах моря.
– Привет румынам!11 – весело орет с высокой рубки, уже суетящийся там, рядом с вахтенным офицером, рулевой-сигнальщик Серега Алешин.
– Привет, – машу я ему рукой, разворачиваю кумачовое полотнище и начинаю крепить гюйс к флагштоку.
Интересно, почему торпедистов на флоте традиционно зовут «румынами»? Я не раз пытался выяснить это у наших офицеров и мичманов. Никто ни хрена не знает. Даже мой старшина команды Олег Ксенженко – признанный авторитет по истории флота. Хреновое какое-то прозвище и непонятное.
Вот, к примеру, механиков зовут «маслопупами», акустиков «глухарями», секретчиков «шаманами». Тут все просто и ясно. Особенно если ты обладаешь здоровым чувством юмора. А мы «румыны». И придумал же кто-то.
Вооружив флагшток и придерживаю полотнище гюйса, я застываю у него в готовности к подъему и кошусь глазом на рубку. Серега тоже маячит у своего и корчит мне рожи.
А на пирсе, у борта субмарины уже выстроился в две шеренги прибывший с берега экипаж. Черные пилотки, синие «РБ». Вдоль строя, поблескивая позолотой на козырьке фуражки и заложив руки за спину, неспешно прогуливается командир, на глади залива сонно покачиваются чайки. На других пирсах та же картина. Впечатляет.
Потом на одной из плавказарм, в которой располагается штаб флотилии включается метроном, гулко отсчитывающий последние минуты, с последним его стуком над синью залива разносится усиленная мегафоном команда, – «На Флаг и Гюйс смир-рна! Флаг и Гюйс поднять!»
Команда многоголосо репетуется вахтенными офицерами лодок, в мире все замирает и под торжественные звуки Гимна Союза Советских Социалистических республик, монолиты рубок и тупые форштевни подводных крейсеров расцвечиваются трепещущими на ветру сине-белыми и кумачовыми стягами.
– Во-о-ольно! – несется над заливом.
Синие строи распадаются, под сотнями ног звенят стальные трапы и команды исчезают в рубочных дверях.
На Флоте начинается новый день.
Задраив за собой входной люк и спустившись в прохладную тишину отсека, я усаживаюсь в кресло вахтенного и прислушиваюсь к корабельным звукам.
Через несколько минут внизу слышен звон переборочного люка, потом звякает вертикальный трап и на палубе поочередно возникают мои мичмана.
Впереди, чуть сгорбившись, угрюмо топает и сопит здоровенный старшина команды Олег Ксенженко, а за ним с выражением муки на лице, вяло ступает старший спец Саня Порубов. Судя по виду, накануне они где-то крепко «усугубили» и теперь мучаются похмельем.
– Держи краба, – хрипло басит Олег и сует мне волосатую лапу. – Как вахта, все путем?
– Точно так, – киваю я, и уступаю мичману кресло.
Под центнером веса жалобно звенят пружины, и Олег неподвижно застывает.
Саня тоже сует мне вялую ладонь, пробирается ко второму, у командирского пульта и обессилено плюхается в него.
– Слышь, Валер, – через минуту жалобно сипит он. У тебя попить ничего нету?
– Есть, – отвечаю я, какая-то хрень в банке. Интендант на погрузке дал.
– Давай, – мотает чубатой головой Олег. – Трубы горят.
Через минуту он вертит в руках заветную банку и выщелкивает из нее ногтем крышку.
– Дзин-нь, – звонко катится та по пайолам, а старшина команды недоуменно пялится на банку.
