– Надо любить меня, Томас, – прошептал Ваал. – Любить меня и делать все, что я скажу. Тогда я смогу спасти тебя.
Томас дрожал. Из приоткрытого рта капнула слюна, повисла серебристой нитью на подбородке. Он сморгнул слезы, грозившие хлынуть по щекам, и выдавил:
– Я люблю тебя, Ваал. Не бросай меня.
– Мало говорить, что ты любишь меня. Нужно доказать это, и ты докажешь.
– Докажу, – поспешно заверил Томас. – Докажу, вот увидишь!
Оба мальчика не двигались с места, словно загипнотизированные. Взгляд Ваала не давал им уйти.
Кто-то позвал: «Джеффри! Джеффри!»
Ваал моргнул. Ребята, пригибаясь, побежали через площадку.
Кто-то шел к нему: монахиня в трепещущей на ветру черной рясе, сестра Розамунда. Она подошла и, улыбаясь, сказала:
– Джеффри, сегодня ты освобожден от урока чтения. С тобой хочет поговорить отец Робсон.
Ваал кивнул. Он молча последовал за ней через двор, сквозь крикливую толпу детей, расступившихся перед ним, и дальше, в полутемные, затейливо переплетающиеся приютские коридоры. При этом он все время внимательно наблюдал, как обозначаются под просторной рясой ягодицы монахини.
Сестре Розамунде было, вероятно, чуть-чуть за тридцать. Овальное лицо с высоким лбом, очень чистые зеленовато-голубые глаза и золотистые с рыжинкой волосы. Она совсем не походила на прочих воспитательниц с землистыми лицами, в очках с толстыми стеклами; с точки зрения Ваала, она была доступной. Она единственная поощряла детей приходить к ней с личными проблемами и, широко раскрыв глаза, подбадривая и утешая взглядом, снова и снова выслушивала рассказы о пьянчугах отцах и матерях-потаскухах, о побоях и наркотиках. Интересно, думал Ваал, она хоть раз спала с мужиком?
Они поднимались по широкой лестнице. Сестра Розамунда оглянулась, желая убедиться, что мальчик идет за ней, и заметила, как его взгляд метнулся от ее бедер к лицу и снова вернулся к прежнему объекту наблюдения.
У нее пропало желание оглядываться. Она чувствовала, как мальчишка взглядом срывал с нее рясу и обшаривал полные бедра – так пальцы бегают по клавишам: тронуть здесь, здесь и здесь. Сестра Розамунда плотно сжала побелевшие губы; у нее затряслись руки. Взгляд ребенка добрался под рясой до ее нижнего белья и неумолимо скользнул к треугольнику между ног. Она резко обернулась, не в силах дольше сохранять спокойствие:
– Прекрати!
– Прекратить что? – спросил мальчик.
Сестра Розамунда остановилась, дрожа и беззвучно шевеля губами. Она недолго проработала в приюте и тем не менее понимала ребят – и их безобидные шалости, и мерзкий уличный жаргон. Все это было ей понятно. Но этот ребенок… его она не могла понять. В нем было нечто неуловимое, что и привлекало ее, и отталкивало. Сейчас, под его холодным оценивающим взглядом, к ее горлу подкатил ледяной комок страха.
Они остановились перед закрытой дверью библиотеки. Вздрогнув при звуке собственного напряженного голоса, сестра Розамунда сказала:
– Отец Робсон хочет поговорить с тобой.
На пороге он обернулся и неприметно улыбнулся ей, как кот, подкрадывающийся к запертой в клетке канарейке. Сестра Розамунда обмерла и выпустила дверь. Та захлопнулась.
В библиотеке пахло старой бумагой и книжными переплетами. Она еще не открылась для посетителей, и на полках царил порядок, все лежало на местах. Стулья были аккуратно расставлены вокруг круглых столиков. Взгляд Ваала обежал комнату и уперся в спину мужчине, который стоял в углу, легонько поглаживая пальцем книжные корешки.
