Читать онлайн Александра Житинская - Вальс на четыре четверти. Дневник обыкновенной петербурженки

Книга издана при финансовой поддержке Министерства культуры РФ и при содействии Союза российских писателей

Сегодня первый день весны. Каждую весну я начинала вести дневник, а потом бросала, понимая, как это старомодно. Думала, хоть теперь удержусь. Но нет, опять сорвалась в эту пошлость – ожидание чуда, которое непременно должно случиться, непременно со мной, непременно в Петербурге. С чего я так решила на сей раз, когда предыдущие подобные ожидания заканчивались ничем? Спасибо за это моей московской подруге. Люблю Ольку со школы, хотя она грозится приехать и задушить меня. Ее бросил возлюбленный: видишь ли, сбежал в Петербург, кинув небрежно с подножки уходящего «Сапсана» что-то вроде: «Тебе не понять, там девушки особенные!»

Ох уж эти мне романтичные москвичи, готовые переехать в Петербург по любви. В результате Олька рыдала по вотсапу два часа, глуша коньяк где-то в своих Кузьминках или Химках, не помню, где она там живет, – и все только твердила: «Ну что, что в вас такого? Почему? За что? Этот долбаный Питер, ненавижу!» Да, так и говорила. Обещала заявиться и растереть своего ухажера по поребрику. Бедная девочка. Потом клялась мне в вечной любви и говорила, что нет, я-то как раз, конечно, особенная, настоящая, петербургская реликтовая, и как вообще она меня любит, и Питер любит, и как срочно нужно приехать и после растирания молодого человека по асфальту непременно сходить в «Север» на Невском, где обожраться пирожными по нашей доброй традиции.

А дальше я достала свой потертый дневник и написала: «Я особенная». Потом перечеркнула…

У меня вообще никого нет, а если и появляется, то непременно выходит тихий ужас. Может быть, все оттого, что я никакие могу почувствовать себя особенной? Вот я и решила попробовать это сделать. Так что впервые я начинаю дневник не с девичьих страданий об одиночестве и нереализованной женской мечте, а о…

Да, пожалуй, о Петербурге. Раз именно он делает меня особенной, хотя бы в глазах других. Раз именно к петербурженкам испокон веку сбегают от москвичек. Может быть, удастся увидеть себя по-новому. Говорят, с этого и нужно начинать менять мир. А вдруг и ко мне кто-нибудь сбежит из Белокаменной. Хотя. если в итоге его разотрут по поребрику, будет грустно. Пойду погуляю по родной Петроградке – благо сегодня тепло.

Р. S. Интересно, а если бы сбежали от меня, например, в Москву, я смогла бы вот так растереть? По бордюру, конечно же, с поправкой на обстоятельства. Нет, наверное, не смогла бы. Истинная петербурженка на это не способна. Ну, или просто я рефлексирующая рохля. Однако у меня хорошее прикрытие по географическому признаку. Может быть, Москва потому так и перенаселена, что любовные расправы там учиняются реже? Впрочем, пора на прогулку. Буду гулять и думать, дыша весной.

Если по гамбургскому счету, настоящая петербурженка просто обязана родиться и вырасти на Петроградке. Я так и сделала. Хотя нет, родилась я в роддоме при институте Отта, что напротив университета. Там очень красиво, а из окон палат рожениц видно Ломоносова, который, как известно, пришел за знаниями пешком очень издалека. Должно быть, это утешает стоических петербурженок в процессе схваток. Непременно буду рожать именно там. Если буду, конечно. Не очень понятно, как рожают петербурженки, потому что они бесконечно одиноки и всегда в поиске. Наверное, так и рожают. И, судя по загруженности родильного отделения, куда не с первого раза попала моя сестра, делают это вполне массово.

Ну а уж потом, отстрелявшись, на Петроградку. И желательно хотя бы до старших классов. Еще лучше – до института, а в идеале – до замужества. Этот факт немного не вписывается в биографию петербурженки, хотя бы потому, что настоящая петербурженка… Ах да, об этом я уже говорила. Наблюдается легкая зацикленность. Но зато я иду в распахнутом пальто цвета маренго, ветер гуляет в длинных подолах и в пандан им длинных, до середины спины, пшеничных волосах. И в который раз, проходя по улице своего детства Лахтинской, мимо дома, где Александр Блок впервые читал свою «Незнакомку», я останавливаю поток мыслей строчками, автоматически врывающимися в голову:

Я уже много лет не понимаю, как оказываюсь у последнего дома Лахтинской улицы, вот и сейчас не поняла. От дома Блока под строчки «Незнакомки» я будто делаю один гигантский, как пролет разводного моста, шаг. Так гипнотизирует слог Александра Александровича. Всегда гордилась, что мы с ним тезки.

Но вот и мой родной дом 32. Сколько себя помню – всегда на капремонте. Парадная арка, как и прежде, в полуобвалившемся состоянии, зияет кирпичными сколами. Сейчас я войду во двор-колодец, запрокину голову и буду смотреть на три окна бывших детской, спальни и кухни.

Вот черт. Поставили решетку с кодовым замком. Стало быть, надо ждать, пока кто-нибудь из соседей выйдет. Или пока кирпич упадет мне на голову. За долгие годы не успел упасть: я все шестнадцать лет пробегала под аркой, опасаясь, что именно сейчас он свалится. А сейчас стою и не боюсь, хотя шансы возрастают с каждой секундой. Но ощущение мне нравится: путешествовать в поисках себя с настроением «от судьбы не уйдешь» – все равно что сниматься в кино. Вот сейчас я позвоню в домофон своей прежней квартиры, представлюсь и войду. А там непременно Он. Прекрасный и одинокий, чуткий и веселый, умный и богатый. Да, мне надоели голые романтики. Очень хочется одетого. Хотя бы потому, что если менять статус «настоящей петербурженки в вечном поиске прекрасного принца» на семейную жизнь, то пусть она будет благополучной.

Однако у моего сценариста, кажется, более изощренная фантазия. Или же он дундук. Ну и «перо ему в жопу», как говорила моя когда-то истинно петербургская тетя, сбежавшая, кстати, в Москву по любви.

Это я к тому, что никого нет дома. И никто из соседей не выходит. Адреналин по поводу возможного падения кирпича тоже сошел на нет, так что, пожалуй, пойду поглазею на дедушкин балкончик, который выходит на Чкаловский проспект. Заодно загляну в гастроном на углу. Последнее, что осталось, если не считать аптеки «Петербургская» напротив дома. Там до сих пор отпускают по рецептам. И как они еще не прогорели? Гастроном-то понятно, все же еда. Однако и здесь внезапный поворот: булочная «Гарсон». Перекупили-таки. Чувствую себя старой бабкой, которой только и остается ворчать: «А вот ра-а-а-аньше, во времена моей молодости, здесь продавали отличную колбасу по руль семдесят». Что ж. Зайдем в новоявленную булочную, раз судьба не оставляет других вариантов.

В Петербурге нынче понаоткрывалось огромное количество этих самых булочных и пекарен. Такое ощущение, что город жив хлебом единым. И все такое вкусное. И такое дорогое. Мне, конечно, очень хочется кленовый пекан или вишневую слойку с творожно-заварным кремом. Но не буду. Фигура, бюджет и все такое. Хотя стоп. Неужто я не могу позволить себе какую-то булку? Да, еще одна петербургская привычка – называть булкой или батоном белый хлеб. Кто-то на этом даже построил маркетинг. Есть сеть пекарен под названием «Булка Хлеба». Явно москвич открыл. Ох, кажется, я наблюдаю у себя не только старческую ворчливость, но еще и пресловутый петербургский снобизм. Срочно съесть сдобу. От сдобы добреют.

– Дайте, пожалуйста, кленовый пекан и вишневую слойку. И кофе. Капучино. С собой, да.

– А может быть, здесь? – Мужской бархатный баритон. Лирико-драматический. Я хорошо разбираюсь в голосах, работаю концертмейстером у певцов. Редкая и мало востребованная профессия. Но тут вот пригодилась. Тембр голоса – то, во что мне всегда хотелось влюбиться, но со времен школы не получалось.

– В смысле? – лепечу я тембром интеллигентной овцы. Не самым достойным, но тоже редким в наши дни. Это я от неожиданности. Как-то расслабилась и не ждала появления героя именно в новодельной булочной. – И сейчас? – пытаюсь шутить.

– О да, вижу, вы знакомы с основным принципом дзен-буддизма, – пытается шутить баритон.

– Как же, как же, вконтакте только об этом и пишут, – не унимаюсь я. Мне так и хочется произвести впечатление быдла. Могу себе позволить. Петербурженка я или кто?!

– Так с собой или здесь? – вежливо, имитируя французскую элегантность, вмешивается продавщица.

– Ладно, давайте здесь. Только я сама заплачу.

– Позвольте мне, – мягко отодвигает меня высказыванием от приемника кредиток мой кавалер.

– Нет уж, я сильная и независимая женщина. Девушка. В Петербурге принято говорить «девушка», вне зависимости от… От всего вне зависимости.

Что-то я слишком теряюсь, не нравится мне это.

– А вы можете позволить себе побыть слабой и зависимой? Недолго, минут двадцать-тридцать?

– Вы что, извращенец? – Я начинаю нервничать. Ничего остроумного не приходит в голову. Смущение растет. Симпатия растет пропорционально смущению. Но я сопротивляюсь.

– Ну зачем же так. Я просто мужчина. И мне приятно угостить вас кофе. Если для этого требуется ваша слабость и зависимость – я прошу вас уступить в виде исключения.

Бли-и-и-ин. Ну все, я влюбилась. Нет. Нет, не влюбилась. Но сказал красиво. По-киношному. Все-таки сценарист мой не дундук. Хотя некоторые штампы…

– Хорошо. Двадцать минут. – Я пытаюсь подчеркнуть независимость и проявляю благородство. Я согласилась побыть слабой. Оказалось приятно. Но он не должен об этом знать. Поэтому немного напора не помешает. Я уже достаточно ходила на первые свидания, где была самой собой или такой, какой мне хотелось быть, – воздушной, ранимой и сентиментальной. Иначе говоря, слабой и зависимой. Ничем хорошим это не заканчивалось. Хотя впечатляло стопроцентно. Но сейчас не время размышлять о психологии отношений. Я уже в образе, кофейная пенка приятно касается губ, слойка пока не тронута. Не понимаю, как ее надкусить поэлегантнее… Слоеное сыпучее тесто, крем в непредсказуемом уголке и количестве. Пусть пока полежит от греха подальше.

– Меня зовут Николай. А вас?

Мне тут же, конечно, хочется сказать «Авас», как в популярной в далекие годы моего детства юмористической миниатюре, но я не рискую. Скорее всего, он не знает этой шутки или сочтет ее очень старомодной. Вместо этого я впервые в жизни вру.

– Валерия, – говорю я не своим голосом.

– Как интересно… Вам это имя совсем не к лицу.

– А какое к лицу?

– Ну, например, Александра.

Опа. Баритон еще и медиум. Стоит быть аккуратнее.

– Ну зовите Александрой. В конце концов, на ближайшие двадцать минут я спокойно вынесу еще один компромисс.

– Вы здесь живете, Александра? – продолжает Николай ничтоже сумняшеся, как сказала бы моя петербургская прабабушка, носившая перчатки при дворе Романовых. То есть как ни в чем не бывало.

– Жила, – отвечаю, надкусывая слойку. Если вытечет крем и посыплются слоеные крошки, тем лучше. – Пришла вот поностальгировать под дедушкиным балконом.

– Переехали, да? – сочувственно выпевает баритон.

– Вы очень проницательны, – язвлю в ответ. Слойка предательски пачкает подбородок.

– Я так сразу и догадался, что вы выросли в этом районе. Вы какая-то особенная.

А вот это уже выглядит дешевым подкатом. Я все-таки не восемнадцатилетняя дурында, чтобы расчувствоваться от подобной лести. Надо бы собираться. Нарочито гляжу на часы и констатирую факт: