Машина Николая останавливается. Стало быть, сейчас он ринется меня спасать из этого унизительного во всех смыслах положения. Джентльмен, что тут скажешь. Но чистота эксперимента нарушена. Не свались я в кювет, неизвестно, остановился бы он или проехал мимо. Однако история не терпит сослагательного наклонения. Поэтому и продолжается именно так, как предполагают обстоятельства.
– Валерия, вы в порядке?
Ах да, я же еще и Валерия. Черт бы побрал эти обстоятельства.
– Да-да, все хорошо, – беззаботно смеюсь, – ни один кролик не пострадал. Кажется.
– Давайте руку.
Даю руку. Без посторонней помощи сейчас не обойтись, приходится это признать. Одним уверенным широким движением он вытягивает меня, словно золотую рыбку из синего моря, и я обретаю если не человеческие, то хотя бы антропоморфные очертания. Самое время вопросить: «Чего тебе надобно, старче?» Но он не старче, конечно. За один миг я успеваю подумать о том, что у него красивые глаза и очень стильный шарф, который оттеняет их, и жалею о том, что мы оба в перчатках и что первый раз, когда наши руки соприкоснулись, обусловлен не медленным неотвратимым притяжением, а технической необходимостью, при которой, уж конечно, не возникают ни мурашки, ни головокружение, ни прочие побочные эффекты первого, еще ничего не обещающего, но самого важного прикосновения.
– Почему-то в такие моменты чувствуешь себя героем романтического фильма, – перебивает мои мысли Николай, и очень вовремя.
– Ну да, девушка попадает в беду, ее спасает прекрасный принц, они смотрят друг на друга, их уста соединяются в поцелуе, торжественные аккорды, белая фата, солнечный луг, титры, – подхватываю я.
Николай смеется, и совершено не похоже, что он собирается меня поцеловать. Значит, луг и титры исключены.
– Давайте все же привнесем некое новаторство в этот предсказуемый жанр.
– То есть целоваться не будем? – перевожу я его мысль
– Ну, может, не сейчас. Иначе придется где-то искать луг, а потом сразу титры – а мы еще столько можем рассказать друг другу.
Больше всего на свете мне хочется в этот момент именно что поцеловать моего спасителя, потому что, кажется, он знает то же самое, что знаю и я. И что невозможно рассказать словами, именно поэтому все время рассказываешь что-то другое, но именно поэтому же не можешь наговориться.
– Вы на кладбище? Простите, что меняю жанр нашего фильма этим неуместным вопросом.
Я смеюсь:
– Да, на кладбище. Туда одна дорожка.
– Это верно. – Теперь уже смеется Николай.
– Сегодня день рождения дедушки.
– Который с балкончиком?
– Да, который с балкончиком.
– Он был писателем? Или, может быть, музыкантом?
– Нет-нет, он был врачом. Офтальмологом. Просто построил тут санаторий и занимался реабилитацией творчески работников. Любил культуру, так сказать.
– Вот оно как… А у меня здесь похоронена бабушка. Она была балериной. И какое-то время даже танцевала в Большом театре.
– Ого. А почему она похоронена здесь?
– Ох, это очень интересная история. Ели вы не против, я подвезу вас и заодно могу рассказать. У бабушки день рождения был вчера, наши с вами предки рядышком оказались. Надо же, как бывает. Впрочем, это еще не повод для многозначительных обобщений… – Похоже, последнюю фразу он добавил для того, чтобы реплика опять не выглядела подкатом, как вчера. И в этом смысле он молодец.
– Да, я тоже так думаю. Однако мне интересно. Рассказывайте!
