Когда я снова наполнил ведра водой, «Урал» взревел где-то в отдалении.
Во дворе, у крыльца, столкнулся с разъяренным Глебом.
– Ты что, в райцентр бегал? – набросился он на меня, и тут же зачем-то заглянул под опрокинутую бочку. – Нет. Нигде нет. Всюду обыскал. И в сарае, и за погребом, и в огороде…
– Чего нет?
– Чего-чего… Собачонка пропала!
– А ты покричи. Может, где дремлет, – посоветовал я и позвал громко. – Ярик! Ярик! Ярик!
– Да кричал я, – простонал Глеб. – Кричал! Это Карасик щенка забрал. Точно! – он со злости ударил кулаком по пустой бочке, и та протяжно загудела. – Ярик у Карасика пропадет. Ты думаешь, где я собачонку взял? У Карасика купил! За сто рублей еле с ним сторговался. Не поверишь, Карасик нес топить щенка в реке!
– Карасик?.. А кто это?..
– Кто-кто… Пацан один… Прозвище у него такое… Когда был мальцом, стырил у рыболовов рыбешку из ведра… Рыбаки – взрослые мужики, стали понарошку ее отнимать у него, а малец в крик: «Не отдам!.. Мой карасик…» Так и стал навсегда Карасиком…
– А может, не он украл собачонку?
– Ну, как же не он?! Карасик деньги растратил, а утверждает, что обронил сотенную у меня во дворе… Пусть не врет! Я отдал ему деньги вот здесь, на этом пятачке, и проводил за калитку. Что я, беспамятный?.. Теперь требует Ярика обратно. То упрашивает обменяться на какую-либо вещь, то грозится украсть собачонку… Не слепой: видит, что из нее умница растет…
– Так давай Карасика разыщем! Если и вправду украл, вздуем! Я только что пацанов возле колонки встретил. Не с ними ли он?
– А чего ж молчишь?! Пошли.
– Но их, – спохватился я, – их уже там нет… Они чей-то мотоцикл покатили…
– Ладно, – успокоился Глеб. – Не барин, чтобы за ним бегали. Вечером домой к нему сходим. Поговорим с ним раз и навсегда.
Я не стал рассказывать Глебу о стычке с мальчишками. Зачем? Дело обычное: познакомились – пообщались – разошлись…
Мы слопали картошку с яичницей, выпили по кружке молока.
– Вернем мы Ярика. Не переживай, – утешал я расстроенного Глеба. – А про Маляму забудь. Ну его к лешему! В конце концов, мы перед ним малость виноваты. Ну, подумаешь, забросили его телогрейку… Не на дерево ведь, не в речку… Он уже, наверное, в этой телогрейке ходит, уже давно перебесился, о нас и не думает…
Глеб поднялся из-за стола, помыл и убрал в шкаф посуду.
– В одно место мне надо, – произнес он наконец и посмотрел на меня так, будто раздумывал, доверяться мне или нет. – Очень-очень надо…
– Что-то еще стряслось?..
– Да нет… Не опасайся…
– Так что?..
– Дай слово…
– Никогда и никому, – твердо пообещал я. – Я же, Глеб, никого здесь и не знаю!
Слышала б меня Маша! Знал бы о нашей с ней тайне товарищ!
– Тогда бери в сарае весла, а я в дом – фотоаппарат захвачу… По дороге все тебе расскажу…
К речке выходили напрямик, чтобы побыстрее: вначале петляли по межам меж огородов, затем прыгали с кочки на кочку через заболоченный лужок. Я едва поспевал за товарищем, и мне было не до расспросов.
– А на Маляму не нарвемся? – только и спросил я, переведя дыхание возле пристани.
– Что он нам, – буркнул Глеб.
Мы отчалили. Лодка легко понеслась по течению. Глеб нажимал на весла, стараясь держать плоскодонку посередине реки, вздыхал и хмурил брови. Я же сидел на скамье напротив Глеба, вглядывался вдаль, за его спину, предвкушая, что же такое ожидает нас, быть может, уже за очередным поворотом. Я не понимал, отчего это Глеб не хочет заранее поделиться со мной своими переживаниями.
