Да уж…
А, это куда годится!
Еже один лист из папки задрожал в руках начальника полицейского управления – «…в 1903 году склонность к запоям имели 15% чиновников канцелярий и 13,7% исполнительных полицейских должностных лиц…».
Тут в лицо господина полицмейстера опять краска бросилась. Вспомнил он один неприятный случай.
Как в ноябре секретарь городского полицейского управления Столов по его поручению отправился в вятскую городскую думу для получения денег, выделенных для оплаты службы городовых за октябрь. Эти деньги-то, сволочь, он получил, но до полицейского управления не донес, поскольку сразу же направился в питейное заведение, где полученную сумму отчасти пропил, большую же часть потерял. Потом, скотина, в своей объяснительной записке всю вину за случившееся ещё и сваливал на полицмейстера, который де, дал ему это задание несмотря на то, что в этот день утром видел его в ненормальном положении, т.е. не проспавшимся.
Пояснительная записка к аттестационным спискам в этом году была вообще из рук вон…
Ну, куда такое годится – «…2,5% канцеляристов и 2,7% исполнительных чиновников подозреваются в совершении должностных преступлений… …отличаясь старательностью и трудолюбием, не имеют способностей к полицейской службе среди канцелярских служащих 7,5%, а на исполнительных должностях – 8,2%… …наличие способностей при равнодушном отношении к служебным обязанностям – характерна соответственно для 5% и 12,3% полицейских чиновников…»
– Да уберёт кто-то этот топор из моего кабинета!
Негодование, клокотавшее в полицмейстере, вырвалось наружу…
– Теперь давай ты.
Федор указал мне на печь.
С возницей просто чудесная трансформация произошла. Влезал внутрь печи чуть ли не заяц в стадии умирания – согнуло всего, кашлял, носом хлюпал… Сейчас – пирожок румяный. Глазки посверкивают, стоит подбоченясь. Чуть на месте не подпрыгивает. Волосы на голове во все стороны смешно торчат.
– Федор Терентьевич, Вы мудями трясти перед честным народом долго собираетесь?
Евдокия со смешком своему благоверному рубаху и портки протянула.
– Срам-то прикройте… Или мне показываете, что Вам девки на Больше-Хлыновской бубенцы-то не оторвали…
Федор щербатым ртом улыбнулся, протянутое взял. Со скоростью старослужащего военного всё на себя натянул.
Место, которое Евдокия назвала, в Вятке всем известное. Там публичные дома размещаются. Некоторые мужички туда и побегивают.
– Ну, будешь париться? – опять вопрос в мою сторону прозвучал.
– Не.
Что-то не хотелось мне в печь лезть. Испекусь ещё не умеючи. Ну, может не испекусь, но обожгусь до пузырей – это точно.
– Ну, наше дело предложить…
Хорошее настроение как к Федору прилипло, так и не отставало.
– Евдокиюшка, нам бы чего с дорожки…
Хитреньким голоском проворковал Федор.
Лиса… Патрикеевна…
– После баньки – рубаху продай, а стопочку выпей…
Изрёк возница народную мудрость и на супругу игриво глянул.
Та в ответ ни слова не проронила, к печи подошла, ухват в руки взяла…
– Да, я, чо… Я – так… Шутейно… Гость всё же у нас…
Миг, и Федор опять стал другим. Глазки его испуганно замигали, руки подол рубахи затеребили. Просто мастер перевоплощения.
– Сейчас пошучу я, Федор Терентьевич, пошучу… Поперёк спины некоторым…
– Душа, ты перед людьми-то меня не позорь…
Федор укоризненно на жену посмотрел, вздохнул тяжело.
– За стол садитесь… – буркнула Евдокия. – Шутит он…
Федор из-за широкой спины женушки мне замаячил – скорей за стол садись, рожу при этом ещё скорчил. Супругу передразнил. Указательным пальцем после этого по шее щёлкнул. Знаком мне такой жест.
