И тут мы заметили впереди неясные очертания людей. Мы сразу насторожились и стали прислушиваться. Видно было, как тёмные силуэты людей молча удаляются от нас.
Мы решили их осторожно догнать. И так мы снова оказались в хвосте у группы солдат, шагавших по той же дороге. Но это были совсем другие солдаты, не те, которых мы потеряли. Их было немного – всего десятка два. Мы пристроились к ним сзади и прошли остальную часть ночи.
Утром на нашу дорогу стали выходить все новые и новые группы солдат. Они неожиданно появлялись и вливались в нашу дикую колону, которая шла, постукивая подковами по каменистой дороге. Откуда-то из низины на дорогу выехали две армейские повозки, а следом за ними на дороге появилась пушка. Она свернула в нашу сторону и влилась в общий поток. Но все представляли собой небольшие разрозненные группы. Они случайно сошлись на одной дороге и теперь, растянувшись, шагали не спеша друг за другом. Никто точно не знал, куда ведёт эта дорога и почему они по ней идут. Никто не мог точно сказать, где находится трёхкилометровый проход из кольца окружения.
Мы были в растерянности и недоумении.
Я не торопил своих солдат и не хотел увеличивать скорости хода. Но я предупредил каждого относительно амуниции, оружия и боеприпасов, что ничего не должно быть брошено или потеряно. Сейчас это наша главная задача. Несмотря на усталость, каждый должен выйти к своим в полной выкладке и с оружием. Это наше лицо, наш воинский долг. По нему о нас будут судить, по нему нас встретят.
Мы верили, что доберёмся до Волги и что на том крутом берегу нас ждут и встретят с уважением. Мы не только надеялись, мы были уверены, что за Волгой проходит ещё одна линия укреплений, что для нас там оставлено место в бетонном каземате, и они только и ждут, чтобы мы вышли туда поскорей. Нам в голову не приходило, что за Волгой нет никаких укреплений, что мы в спешке были просто забыты и никто нас больше не ждёт.
Оборона нашего укрепрайона была построена в одну линию, и при первом же ударе немцев она была прорвана. Дорога на Зубцов, Старицу, Погореле-Городище, Калинин и Москву была открыта. Связь со штабом оборвалась. Образовался «котёл», из которого, теперь задыхаясь, бежала солдатская масса.
Мы были предоставлены сами себе, но у нас имелась в душе вера и воля. Мы с трудом передвигали тяжелые ноги, но для нас было важно одно: мы держались друг друга, никого не потеряли, и никто не отстал. Это было, пожалуй, наше основное преимущество. Отстань кто один, свались больным в деревне, ему никто там не поможет, ему никто там ничем не обязан.
Так что держись, солдат, за своих! И ничего, что мы выдохлись и устали, у нас, брат, другого выхода нет! Нужно идти! Сам понимаешь!
Бесконечные группы немецкой авиации летали у нас над головами. Они летели в том же направлении, куда двигались и мы. Видя всё это, отдельные группы солдат начали отделяться от общего потока. Они сходили с дороги и сворачивали куда-то в сторону.
Одна группа солдат, что шла рядом с нами, предлагала взять направление на восток, сразу идти на Москву. Другие, наоборот, предлагали идти на Оленино.
Пошумев, погалдев и солидно полаявшись, солдаты выяснили свои отношения, стратегическую обстановку на фронте и, как встревоженный рой пчёл, загудели, колыхнулись и сорвались с места. Они побежали в сторону от дороги, толпой скатились с большака и, взяв направление на Оленино, зашагали от нас. Удерживать их было бесполезно. Здесь действовал закон стихии масс.
