– Дождь идёт?
– Да, начинается.
Некоторые из посетителей стряхивали с головы и одежды капли влаги. Александр Львович отошёл к картинам. Валерий был абстракционистом, и картины представляли собой разнообразно-изощрённые цветовые гаммы вперемежку с геометрическими фигурами. На Низовцева, который живопись не особо понимал, да и не стремился казаться понимающим, они, тем не менее, определённое впечатление производили.
– И с поздравлениями никого нет, – доносился до него голос румынки. – Обычно цветы дарят, руку жмут.
– Не надо мне цветов, – отвечал художник.
– И телевидение не подумали пригласить… Я же говорила тебе – давай позвоню. Нет, нет, не надо.
– Не надо.
С цветами, однако, кто-то появился. Мужчина и женщина, явно знакомые Валерия, бурно и торжественно, чем привлекли внимание всех собравшихся, вручили ему букет и устные поздравления. Валерий хоть и хмурился, но был явно польщён. Жена – та и вовсе расцвела.
– Нравятся картины? – спросил у Александра Львовича кто-то за спиной.
– Да, представьте себе, – обернувшись, ответил он.
Мужчина, стоявший сзади, был небольшого роста, седовлас и в очках. Смотрел на Низовцева с хитрой улыбкой.
– Мне тоже, – сказал он. – Я большой поклонник Федотова. На всех выставках его бывал. Писал о нём не раз…
– В газете работаете?
– Нет, в журнале. Я и вас знаю. Вы – Низовцев, писатель.
– Обо мне не писали? – улыбнулся Александр Львович.
– Да нет, не приходилось. Я на живописи специализируюсь. Но читать – читал.
– И что скажете?
– По мне – чересчур резковато. Слишком много обострений. Буквально в каждой сцене своя дикая кульминация. Вряд ли они так необходимы. Да и с читателем не совсем тактично обходитесь. Всё бы вам шокировать, всё бы вам уколоть.
– Готовлю людей к худшему.
– К смерти?
– Смерть – не самое худшее, что может с ними произойти.
– А-а, – ласково усмехнулся мужчина. – Понимаю. Не можете вы без этого. Мозговые спазмы, структурные извращения. Человек – не то, что он есть на самом деле. Реальность – не явь, реальность – тень. Существование недоказуемо, возможно его нет вовсе. Открывающий дверцы выпускает сгустки. Они аморфны и производны от трёхкратного усиления сокровенных вожделений. Ну а вожделеют во Вселенной только мёртвые… Верно я передал ход рассуждений среднестатистической творческой личности?
– Абсолютно.
– Вот видите. Всё поддаётся исчислению и фиксированию. На всё надевается конус.
Мужчина добродушно и удовлетворённо улыбался своим мыслям.
– Ну хорошо, – молвил он наконец, обнимая Александра Львовича за талию. – Не буду вам мешать в ваших удовольствиях.
– И вам приятно провести время.
Валерий Ильич с другого конца зала подавал знаки. Сводились они к следующему: не выпить ли ещё. Низовцев не возражал. Они удалились в коридоры подсобных помещений, где в комнате администратора Нади, которую тоже привлекли в компанию, разлили ещё по несколько граммов коньяка.
– Жена конфеты оставила, – открывал коробку Валера. – Угощайся, Надь, мы ведь с Сашкой не большие сластёны.
Вечером празднование переместилось в один из петербургских джаз-клубов. Сам Аркадий Миттель, знаменитый саксофонист, ныне житель заморских краёв, выступал там с концертом. Афиша гордо сообщала, что он приехал в Россию с единственным концертом.
– Единственный, – посмеивался Валерий, – это потому, что никуда больше не берут. Этот-то еле-еле организовал.
Миттель был его старым знакомым, и на концерте они присутствовали в качестве почётных гостей.
