Но не срабатывало. А однажды мы сидели в кафе на обеде, я задумчиво грызла ноготь большого пальца и думала, что же такое мне вытворить, что сдвинет весь наш сюжет. И тут он вдруг, ни с того ни с сего, взял меня за запястье, опустил мою руку вниз и сказал: «Перестаньте уже грызть ногти, Вам это не идёт».
Я опешила. А он так и держал мою руку. Средь бела дня. В многолюдном кафе. В открытые окна било солнце, и мне отчаянно хотелось, чтобы так оно было всегда. Я так и сказала, когда он её, наконец, отпустил: «Обещаю, я больше не буду, если только Вы будете держать меня за руку». Он посерьёзнел и сказал сурово: «Сделаем вид, что я не слышал этих условий». Но глаза улыбались.
И с тех пор каждый раз, когда я начинала грызть ногти в его присутствии, он брал меня за руку. Таков был наш незамысловатый сигнал. Однажды я сидела за столом в своём кубике, и волосы падали вниз, и он убрал их за ухо. Когда мы оказались в лифте вдвоём, и меня никто не видел за его спиной – я, недолго думая, поцеловала его в плечо. И вот теперь мы здесь.
И здесь я смотрю на него. Какую задачу сейчас мы решаем? Выстраивать точные действия – его стихия. Моя стихия – выстраивать их в чувствах. В словах мы встречаемся. А иногда нет. Из какой точки мне ответить на это? Может, это и вовсе очередная шутка Вавилона, который питается нашими страхами – страхом близости, страхом потери…
Мы так и идём вдоль нежных кудрявых метёлок… гортензия! Вот как они называются! Я вспомнила! И я смотрю, как бабочки садятся на них, и вдруг по наитию начинаю стряхивать их с шутливо сердитым:
– Уходите! Это мои цветы! Мои! Не трогайте их!
– Перестаньте, – говорит он, – они же такие маленькие… а Вы такая большая!
Я смотрю на него игриво, насколько могу. И говорю:
– Знаете, а мне нравится эта идея! Тимычу давно пора сделать то, что он очень хочет, да страх его не пускает… Да и наша с ним, – очень бережно говорю следующее слово, – нежность тоже держит его. Так что я поддержу Вас. Расстаться пойдёт нам на пользу, – теперь я опять улыбаюсь.
Он смотрит на меня со смешанными чувствами. В том числе – с удивлением.
– И что же, Вы не будете скучать по нему?
– Буду.
Он мрачнеет:
– Тогда зачем просить меня его уволить?
– Как говорил один суфий, из всех своих созданий Бог больше всего счастлив теми, кто предпочёл свободу… Вот и я стараюсь поступать так же со всеми, кого люблю. Ведь разве есть у Бога руки, кроме наших?
– Вы хотите запутать меня, но у Вас не выйдет.
– В моём сердце куда больше места, чем для одного человека, – говорю я и улыбаюсь ему – и тепло, и нежно. Ещё один страх уступил место любопытству. Ещё немного свободы. И тогда он говорит:
– Ладно, я подумаю. А сейчас нам пора.
Мы идём к лифтам, и я опять отчаянно борюсь с желанием взять его за руку. Какая разница, если мы не встретимся больше в этом месте и в этом мгновении? Но есть правила. И в игре они есть. Если жребий выпал таким, важно играть его до конца – и именно так, как он выпал…
Мы входим в лифт. Двери закрываются. Я поворачиваюсь к нему. Но в этот раз он не спешит, он смотрит и выжидает – что же я буду делать?
Я беру тебя за руку и ток бежит по моей руке в твою руку, и ощущая его, я веду рукой вверх, до плеча, и по шее, и провожу по линии подбородка, и по контуру губ – почти не дыша. Ты смотришь на меня сначала со смехом в глазах, потом всё же пронзительность взгляда чуть затуманивается.
