Вчера я убил свою мать - страница 10



– Ладно, я приду, – ответил наконец я. Элис заулыбалась.

– Только есть у меня одно условие, – продолжал я. Улыбка начала медленно сползать с её девственно чистого, слегка бледного лица. Но в глазах по прежнему сиял огонёк надежды.

– Никто не узнает о том, что я у вас был. Просто потом у меня могут быть проблемы. Я не хочу, чтобы моя семья страдала из-за меня одного.

– И всё? Без проблем, Билли, – усмехнулась Элис и, резко дёрнув ведром, разлила немного на мои зимние ботинки.

Мы молча смотрели то на растекающуюся по дороге воду, то друг на друга. Потом рассмеялись и пошли дальше. Вода неприятно хлюпала в ботинках. Расстались мы на том же перекрёстке.

– Приходи вечером, часов в девять, – крикнула она мне вслед, махая рукой.

Я кивнул и впервые помахал ей в ответ.

Меня похоронят заживо


Часть V

Я отчего-то очень волновался, когда вернулся домой после последней встречи с Элис. Первый раз в гости… надо же, никогда бы не подумал, что такое действительно может случиться. Мать всегда запрещала нам заводить друзей, говорила, что это мешает вести хозяйство, а нам ничего и не оставалось, кроме как сказать «да, матушка» и дальше пойти колоть дрова, мыть полы или посуду, чистить картошку или зашивать дырки на платьях.

Начало марта. Большое, ясное время. Каждый день в первые мгновения весны был для меня словно новая жизнь. Но в этом году что-то было не так. Ни ясного солнца над головой, ни бледно-голубого неба с витающими вверху дроздами, ни почек на деревьях. Всё получилось ровно наоборот – наступили заморозки, грязь и лёд вновь смешались, превратив Ист-Пойнт в один большой замёрзший кусок ослиного дерьма, по которому было невозможно пробираться без острой палки, чтобы хоть как-то держать равновесие.

В день, когда был назначен ужин в доме у Элис, я особенно волновался за себя и своих братьев. До самого утра практически не спал, лишь изредка проваливаясь в поверхностный сон, под полупрозрачный хрупкий купол, который мог быть разрушен любым шорохом. И когда я очередной раз открывал глаза и чувствовал, как чуть крепче в меня вжимается Джон, мирно сопящий у меня под боком, мне становилось чуточку спокойнее. Всё-таки лучшее, что может у нас быть, так это наша семья. Только если эта семья любит тебя так же сильно, как ты любишь их.

Я поворачивал голову на соседнюю кровать, видел мирно спящих Филиппа и Сэма. Их лица, выловленные лунным светом, были преисполнены спокойствием, через которое незримо просачивалась странная грусть, которую я чувствовал всем сердцем. Каждый из нас устал, каждому из нас нужна была свобода, но нам её никак не достать. Я уже свыкся с этой мыслью и даже не пытался что-либо предпринять, чтобы сделать нашу жизнь лучше, да и просто-напросто боялся последствий. Вдруг я, восстав против матери, навлеку гнев и на всех остальных? Нет, пусть лучше будет так, но все будут живы, здоровы и сыты. Ничего больше мне и не нужно для маленького, мимолётного счастья.

Когда солнце, наконец, встало, я сам отдал Джону часть своего одеяла, попытался встать. Тот схватил меня своей маленькой ручкой за запястье.

– Тебе обязательно каждое утро уходить так рано? – тихо спросил он сквозь сон. Казалось, он даже не разлепил глаза. Я не стал выдёргивать руку, лишь наклонился к нему и поправил непослушную прядь волос, вечно падающую на его лоб.

– Кто, если не я, Джон? – сказал я ему на ухо. – Я делаю лучше для нас всех.