– Рожаю… – орала согнувшись в три погибели Ида, просовываясь в «Запорожец». – Рожаю, помогите!
– Босого… – орала Муза, обнаружив сандалии деда на резиновом коврике автомобиля, – босого похоронили!
– Заткнитесь… – орал Толик, вытирая потный лоб и выжимая сцепление. – Оглохнуть можно!
И только Витька был спокоен как удав. Не вынимая из ушей наушников, он прошёл в кухню, «опрокинул» 50 грамм водки, зажевал солёным огурцом и, хлопнув дверью, вышел из дома. Воздушная волна от хлопка пронеслась по коридору и устремилась к форточке, свалив по пути свечку. Пламя лизнуло фото и стало разгораться.
Когда битком набитый «Запорожец», выжимая допустимый скоростной предел, выехал со двора, огонь от упавшей свечки доел деда с бабкой и перекинулся на стопку квитанций.
Через час Ида благополучно разрешилась от бремени. К моменту возвращения Музы, Толика и Витьки от дома осталось лишь чёрное пепелище. Среди обугленных головешек Муза нашла бронзовую статуэтку китайского божка с серым от сажи пузом.
Вот уже несколько месяцев настроение у неё оберегательно-счастливое.
Филька сладко посапывает в своей кроватке. Витюша так же сладко похрапывает в своей… В их.
Ида встаёт рано. С вечера ставит будильник на полшестого, утром переводит его на полседьмого, натягивает халат и идёт на кухню. Мужнина жена! Ей нравится. Нравится быть хранительницей очага. Слово очаг вызывает горечь. Напоминает о сгоревшем доме. «Это всё дед… Дед», – вспоминает Ида слова свекрови. – «Отомстил старый чёрт. За сандалии свои… Как пить дать».
