Лобов, будто не слыша, поплевал на пальцы и перелистнул страницу.
– Вы – педераст! – в третий раз воскликнул взбешенный Хитров. – Я вас ни на мизинец не уважаю! Вы для меня хуже гниды! И я не буду больше обращаться к вам на «вы», слышите?
Лобов поднял глаза, посмотрел на неистовствовавшего Хитрова и снова погрузился в чтение. У Хитрова от ярости верхняя губа начала сворачиваться в трубочку.
– Сука ты, Лобов, – выдавил он с нескрываемой ненавистью. – Я бы тебя, падлу, утопил, если б река была рядом.
И гордый тем, что так запросто смог перейти с Лобовым на «ты», встал и пробежался по комнате.
Потом Хитров подошел к окну, отодвинул шторы и вгляделся в царящую на улице ночь. Лобов мельком глянул на него и, ничего не сказав, снова уткнулся в книгу.
Хитров долго смотрел в окно, затем задернул шторы и отошел в глубь комнаты.
– Лобов, – позвал он. – Лобов!
Лобов мученически вздохнул, вновь закрыл книгу и повернулся к Хитрову.
– Лобов, – заговорил Хитров, косясь на дверь. – Вот ты, мразь земная, сидишь, книжку читаешь и молчишь. А я тут скачу по комнате, всю голову изломал идеями. Ну, чего вылупился? Небось какую-нибудь гадость про меня думаешь? Я тебя, паскуду, знаю. Говори, думаешь обо мне гадости?
– Нет, – сказал Лобов и опять хотел было открыть книгу, но Хитров резко саданул ногой об пол.
– Ты не смей так обо мне думать, червь! – закричал Хитров. – Я не подзаборник! Я тебя, суку, в бараний рог скручу! Вот, гляди, мерзкий карлик!
Хитров сунул в рот мизинец, откусил кусочек и выплюнул себе под ноги.
– Видал, гнида?! – прохрипел он, оборачивая кровоточащую руку носовым платком.
– Видал, – спокойно сказал Лобов.
– Что ты видал? – зарычал Хитров.
– Все, – сказал Лобов.
– Все-все?! – удивился Хитров.
– Все-все, – подтвердил Лобов.
– Ты – пиздюк! – завопил Хитров, стуча ногами по полу. – Не смей мне врать! Я ж тебя проглочу, высру и не замечу!
Лобов закивал, будто соглашаясь со всем, что говорил Хитров. А Хитров поднял откушенный кусочек мизинца, сдул с него пыль, положил в рот и принялся жевать. Он морщился, кашлял, но не останавливался. Лобов бесстрастно наблюдал за этим занятием. Наконец багровый от безостановочной работы челюстями Хитров сглотнул.
– Ну, а теперь что скажешь? – рыкнул он, сплевывая застрявший в зубах ноготь.
Лобов смотрел на Хитрова, ничего не говоря.
– Ты – педераст! – завизжал Хитров, размахивая руками как безумный. – Я тебя прибью!
Он схватил стоящую рядом табуретку и отшвырнул в сторону. Табуретка с жутким грохотом ударилась о стену и развалилась на части. Лобов молча поглядел на обломки и снова повернулся к Хитрову, ожидая того что будет дальше. Хитров, весь темно-сизый от ярости, принялся стягивать пиджак.
– Я тебе не позволю!.. – глотая окончания, бормотал он. – Голубарь чертов!.. Содомит, гомосятник!.. Ничего у тебя не выйдет! И на «вы» больше к тебе обращаться не буду! Чтоб я, светский человек, интеллигент, обращался на «вы» к какому-то там педерасту?! Да ни в жизнь! Слышишь?!
Лобов только кивнул. А Хитров стащил пиджак и в отчаяньи закинул в угол.
В комнату вошла жена Лобова с подносом в руках.
– А вот и ужин, – улыбнулась она. – Борщ с гусятинкой. Чего это вы так расшумелись?
Лобов и Хитров уставились на нее. Жена Лобова поставила дымящуюся кастрюлю на стол и стала разливать борщ по тарелкам.
– Ермолай Емельянович, а вы почему пиджак бросили? – спросила она у Хитрова. – Жарко вам?
