Читать онлайн Георгий Николаев - Вечерний лабиринт

© Николаев Г. В., 2024

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2024

Даниилу и Виктории

Мир замечен в быстром течении времени

Го́ра… Так называли его в семье, называли друзья, близкие… И сам себя он тоже называл – Гора. Имя Георгий как-то не звучало в близком кругу. Я слышал это имя – в применении к Николаеву – всего несколько раз в жизни. Например, в Доме кино, на премьерах фильмов, снятых по его сценариям. Ведущий именовал всех участников съемочной группы, стоявших на сцене, и тогда звучало: «Георгий Николаев». А Гора стоял со спокойным видом – по своему обыкновению, немного в стороне, – и казалось, что это вовсе и не его имеют в виду.

«Кроссворд» – это заголовок одного из ранних рассказов Горы Николаева.

…Впервые я услышал рассказ «Кроссворд» – именно услышал, а не прочитал – в далеком 1975 году. Или в 1976-м, но никак не позже. Мы тогда встречались в студии «Зеленая лампа “Юности”», на лекциях, которые читали разные писатели, но главным образом – на собраниях семинара сатиры и юмора, которым руководил Виктор Славкин. Встречались, читали свои рассказы (надеясь, что в «Юности» их и опубликуют), слушали рассказы товарищей, ругали их, хвалили, помалкивали, в общем, веселились как умели. Мы не только встречались там с Горой, но и подружились. Оказалось – надолго. На всю последующую жизнь.

Услышав рассказ «Кроссворд», я пришел в восторг. Не потому, что это лучший рассказ в мировой литературе (возможно, встречаются и получше). И не потому, что это очень хороший рассказ (так оно и есть). А главным образом по той причине, что он очень искусно, талантливо сделан. Секрет этой сделанности очень прост: в рассказе все слова на своих местах. Ни сдвинуть, ни передвинуть. Ни убавить, ни прибавить. Ничего лишнего. Кажется, это просто, а на самом деле – чертовски трудно. Все лучшие произведения литературы написаны – сделаны – именно так. Потому что хорошие писатели не только ценят каждое слово, но тщательно выбирают место, где этому слову стоять.

Между прочим, Набоков очень любил кроссворды и знал в них толк, даже сам составлял их. Русскую замену слова «кроссворд» – крестословица – как раз Набоков и придумал, о чем гордо написал в «Других берегах».

Но здесь речь не о Набокове, а о другом писателе, для меня куда более важном.

В сущности, каждое хорошее произведение литературы – это и есть кроссворд. Слова встречаются, пересекаются, расходятся, снова переплетаются, а в итоге получается, что каждое – именно там, в том единственном месте, где ему положено быть. Замени это слово другим, даже похожим по расположению букв, – кроссворд не получится. Просто-напросто рухнет.

Именно так – точно и метко – написаны и все остальные рассказы Горы. И киноповести. И киносценарии. И все заметки в записных книжках, которые Гора иронично назвал «Тильки так!». Он любил иронию. По отношению к самому себе тоже. И прекрасно владел юмором – тонким, мягким, порой даже незаметным, но всегда острым. Это было поразительное качество его творений – тонкий острый юмор. То, что и называется: остроумие.

Я сейчас говорю о Горе как о писателе. Конечно, он был замечательным киносценаристом, кинодраматургом, но ведь все его сценарии и киноповести – это и есть проза. Очень хорошая проза. Настоящая литература.

Удивительно, но как писатель Георгий Николаев до сих пор почти неизвестен. Изданий его произведений очень немного. В разные годы увидели свет всего шесть его рассказов (по одному рассказу – в журналах «Юность», «Вокруг света» и «Химия и жизнь» и три рассказа, включая «Кроссворд», – в сборнике «Перпендикулярный мир»). Плюс сценарии «Звездный час по местному времени (Облако-рай)» и «Ноев ковчег» (оба в журнале «Киносценарии»). Это – все публикации.

В чем причина? Можно только гадать. Почему-то кажется, что Гора не очень любил публиковаться: ему были невыносимы прикосновения чужих рук – в редакциях, издательствах – к его произведениям. И он просто терпеть не мог редакторов. С хорошими писателями это обыкновенно так. Они, хорошие писатели, прекрасно сами знают, как писать и как расставлять слова, вмешательство в то, что написано, – недопустимо. Впрочем, хороших редакторов хорошие писатели уважают. Но где их взять, хороших редакторов? Они так же редки, как и хорошие писатели.

А может быть, Гора просто терял интерес к тому, что уже им написано, и к дальнейшей судьбе своих сочинений был изрядно равнодушен. С хорошими, по-настоящему хорошими писателями такое тоже весьма часто случается: они не любят оглядываться и смотрят вперед, высматривают новые произведения в тумане будущего.

Как бы то ни было, в этой книге собраны основные прозаические произведения Горы Николаева – киносценарии, киноповести, рассказы, записные книжки. Спасибо за это его жене (ужасно не хочется писать – вдове), Любе Аловой, сохранившей наследие чудесного писателя.

Да, Гора Николаев не любил редакторов (и в этой книге нет никакого редакторского вмешательства). Но пуще всего он не любил серость и глупость. Всё, что он написал, и рассказы, и сценарии, – это и есть противостояние серости и глупости человеческой.

А еще он не выносил…

…«Невыносимая легкость бытия». В названии романа Милана Кундеры есть некая обманчивость. Симпатичный оксюморон, легкий парадокс. Кроссворд из трех слов, в котором одно слово стоит не на своем месте. Правильнее было бы не легкость, а тщетность. Легкость не так уж и невыносима. Но что действительно невыносимо, так это тщетность бытия. Вся философия (если в трех словах), вся лучшая литература, в том числе и роман Кундеры, – именно об этом, о невыносимой тщетности бытия.

И как раз о ней писал, именно ее не выносил Гора Николаев. Его герои отчаянно сопротивляются проклятой невыносимой тщетности, этой «плоской жизни на круглой Земле»: и Коля – перекати поле, и Дзисай, и Паша с Аней из «Гипнопотама», и Трофи («Ушел и не вернулся»), и прочие, и прочие.

Все произведения Горы Николаева – это и есть поединок с невыносимой тщетностью. Хороший писатель может реагировать на невыносимость бытия только так – сочиняя истории об обыкновенных людях, попавших в необыкновенную западню тщетности. Тильки так.

Жизнь человека, жизнь писателя – это тоже кроссворд. Хорошо, когда все слова стоят на своих местах.

Вот как в этой книге.

Виталий Бабенко

Человеческий ландшафт подобен географическому – изобилует равнинами и оврагами, горами и ущельями. Люди, как правило, сродни равнинам, чуть выше, чуть ниже общего уровня. И вдруг среди человеков – гора, вершина!.. Встанешь рядом с таким и понимаешь: тебе хочется туда, к нему, на высоту этого человека…

По семейной традиции Георгия с рождения звали Гора (с ударением, естественно, на «о»). Ни Юра, ни Егор, ни Жора… а как-то почтительно-трогательно: Гора.

Он был больше, чем другом для меня.

Однажды, когда я заканчивал режиссерскую разработку сценария «Бегущей по волнам», написанного Горой, была у меня встреча с предполагаемыми прокатчиками. Они прочли сценарий и кратко нас приговорили: кассы не будет! Обдумав за бессонную ночь жесткий вердикт и, как мне с утра показалось, с решением проблемы, я немедля приехал к Горе на дачу.

Расположившись на террасе его уютного деревянного дома, мы, по обыкновению, устроили перекур. За этим приятным занятием мы, как бы между прочим, частенько обсуждали принципиальные вещи, а иногда и кое-что придумывали. На этот раз, нарочито безразличным голосом, я предложил Горе усилить развитие сюжета конфликтом между старым капитаном Дюком и главным героем Грэмом, причем конфликт этот должен быть заявлен в начале и продолжаться сквозняком через две серии вплоть до финала, в котором старый капитан, предчувствуя свой конец, передавал бы эстафету молодому капитану – Грэму.

– Так мы выиграем в интриге, – заключил я, загасив сигарету.

Гора не думал ни секунды:

– Ты считаешь, что коммунальная кухня на корабле Дюка – лучшее решение для романтика Грина? Склоки – это не интрига. Мы же о поисках счастья!.. – Гора загасил сигарету.

Я ничего не сказал тогда о прокатчиках и своих сомнениях. За миг я стал старше и стал, как оказалось потом, самим собой…

Через пару лет всё там же, на террасе, мы обсуждали реплики для озвучивания уже почти готовой «Бегущей.». И вдруг неожиданно для самого себя я спросил у Горы: не хотел бы он написать сценарий, где сюжетом была бы не бытовая история, а рожденные в подсознании героя или героев необыкновенные события, которые «то ли не были, то ли были»? Гора отшутился:

– То ли были, то ли не были, то ли выпили, то ли не допили!

Прошло время, разговор, казалось, забылся. В планах у меня был другой Горин сценарий – «Дзисай», поэтому я не торопил. Как-то утром раздался звонок Горы, что для него было непривычно, он вставал не слишком рано.

– Мне приснился сценарий, я ночью даже записал, чтобы не забыть, – Гора был серьезен и краток. – Герой – старик, который не помнит, что он старик. Он ушел из дома и не вернулся.

Эта лаконичная фабула пробудила во мне сильные эмоции. Был случай: моя мама пошла в церковь и никак не могла вернуться домой. Таксист несколько раз проезжал мимо ее дома, но она его не узнавала. Они ездили по городу несколько часов, маму искал отец, позвонил мне в Москву. В результате маму через диспетчеров такси нашел начальник охраны Ялтинской киностудии, бывший полковник милиции.

– Гора! – прокричал я в телефонную трубку. – Пиши! Сценарий и название к нему ты уже придумал! А у меня есть эпиграф: «Пожилые люди иногда уходят из дома, некоторые из них не возвращаются».

Много позже, в привычной мизансцене, мы обсуждали, чем закончить будущий фильм: смертью героя или оставить финал открытым. Гора молча встал, ушел в дом и вернулся с томом Хемингуэя. Открыл его и прочитал: «Килиманджаро – покрытый вечными снегами горный массив высотой в 19 710 футов, как говорят, высшая точка Африки. Племя масаи называет его западный пик “Нгайэ-Нгайя”, что значит “Дом бога”. Почти у самой вершины западного пика лежит иссохший мерзлый труп леопарда. Что понадобилось леопарду на такой высоте, никто объяснить не может».

Это начало одного из лучших рассказов Хемингуэя «Снега Килиманджаро». Благодаря ему пришло решение финала сценария и фильма «Ушел и не вернулся». Герой Горы, старик, едет на велосипеде по улицам, тропам и бездорожью, пока впереди не появляется крутой подъем – «его надо было проходить с ходу, а там, еще дальше, дорога уходила все выше и выше, туда, где в облаках сверкала снежная вершина Эльбруса». Этот длинный путь вверх, к сияющей вершине, стал светлым финалом нашего фильма и метафорой жизни как преодоления.

До сих пор жалею, что не снял сценарий Горы «Дзисай», обстоятельства были против. Работа с таким литературным материалом – большая удача для режиссера. Неслучайно, что по сценариям Георгия Николаева многие мои коллеги сняли лучшие свои фильмы. Писал он лаконично и образно, буквально завораживая необычностью видения: сюжет как бы воспарял над обыденностью, обретая философское звучание. Перевести такой текст на язык кино невероятно интересно, даже азартно.

…И снова была терраса, и снова мы курили, и снова я спросил, не напишет ли он для меня новый сценарий по книге Семена Курилова. Гора просто сказал:

– Зачем? Денег не дадут.