И он скрылся с номерком среди вешалок.
Алексеев стоял, прислонившись к стене, и смотрел на люстру под потолком вестибюля. Люстра светилась радужными пятнами и расплывалась в глазах.
Вернулся гардеробщик.
– Пожалуйста, – сказал он, распахивая пальто перед Алексеевым.
Алексеев сунул руки в рукава и надел пальто.
– Шапку не забудьте, – сказал гардеробщик. – Кроличью.
– Что? Шапку? Какую шапку?! – закричал Алексеев, сбрасывая пальто. – Заберите его назад! Не нужно оно мне! И шапка не нужна! Кроличья!..
– Разве это не ваше? – спросил гардеробщик, подхватывая пальто.
– Мое! Но я вам портфель хотел сдать! Портфель!
– А-а, так ты уходишь, – раздался свирепый голос за спиной Алексеева. – А как же мой галстук?
Алексеев обернулся. Перед ним, широко расставив ноги, стоял мужчина без галстука.
– Не ухожу я, – закричал в бешенстве Алексеев. – Я портфель сдаю!
– Вижу я, как ты портфель сдаешь, – сказал мужчина без галстука. – Отдай галстук!
– Не отдам!
– Отдай галстук!!
– Да перестаньте вы, – сказала подошедшая к ним декольтированная дама. – Давайте лучше пойдем в ресторан и потанцуем.
– Давайте, – сказал Алексеев, бросая портфель гардеробщику, – потанцуем.
Швейцар услужливо распахнул дверь перед декольтированной дамой, хмыкнул, увидев Алексеева, и встал стеной перед мужчиной без галстука.
– Без галстука не пускаем, – объявил он и захлопнул перед ним дверь.
Алексеев оглянулся. Бледное лицо мужчины без галстука, приплюснутое к стеклу, было тоскливо и безнадежно.
В ресторане стоял дух всех времен и народов.
Тяжелые портьеры скрывали стандартные окна. Над столами с табличками «НЕ ОБСЛУЖИВАЕТСЯ» зависали фикусы. Над остальными – официанты. Современные панно на одной стене мужественно выдерживали безумный взгляд чучела бурого медведя – у другой. Деревянная Прибалтика соседствовала с медной Азией.
Алексеев отчаянно вертел головой.
Ресторан шумел в неярком свете люминесцентных ламп, смеялся, звенел посудой, просил сдачи и шашлыков. На эстраде лениво переговаривался оркестр. Солистка зевала.
Декольтированная дама взяла Алексеева под руку и подвела к столу, на котором в художественном беспорядке были расставлены остатки прерванного пиршества.
– Выпей, – сказала она, – и успокойся. А то ты похож на этого… – и она указала на чучело.
Алексеев нервно рассмеялся и снова оглядел зал. Шефа было не видно. Тогда он отыскал на столе чистый фужер, налил коньяку и выпил одним глотком. Стало спокойнее. Он закусил лимоном и принялся методично осматривать присутствующих.
– А как тебя зовут? – спросила у него декольтированная дама.
– Николай.
– А полностью, вместе с отчеством?
– Николай Потапович.
Она весело засмеялась.
– Какое смешное у тебя отчество.
– А вас как зовут? – спросил Алексеев.
– Элеонора, – продолжая смеяться, сказала она.
– А полностью?
Элеонора перестала смеяться.
– Это неважно. Для тебя я просто Элеонора. А теперь идем танцевать.
– Зачем?
– Как зачем? Если музыка играет, значит, надо танцевать. Разве не так?
Алексеев со вздохом поднялся и повел Элеонору танцевать. Певица томно пела о неразделенной любви.
Алексеев медленно вел Элеонору среди танцующих, высматривая между фикусами шефа.
– Ты кого-то ищешь? – спросила Элеонора, положив голову ему на грудь.
– Да, – сказал Алексеев, изо всех сил вытягивая шею, чтобы лучше видеть.
– Женщину? – спросила Элеонора.
– Нет, – твердо сказал Алексеев и почувствовал себя одинокой собакой. Шефа в зале не было.
