Вокруг не было никого, и от гнетущей тишины мысли переставали рождаться, а сознание начинало изменяться самопроизвольно. Это безмолвие могло свести с ума, но для высшего существа, для ангела, избранного Кругом двадцати, безумие – не угроза. Всмотревшись в серую пустыню, покрытую уродливыми руинами, словно выросшими из земли, Нигаэль заметил зеленые огни вроде костров, выделяющиеся над землей. Они достигали роста человека и внутри них действительно различались очертания фигуры с руками, ногами и головой. Их раскидало на почтительном расстоянии друг от друга, всего Избранный насчитал около четырех, хотя в смутном тумане, то наплывающем, то отступающем еще маячило нечто похожее.
Однако безжизненная картина начала быстро меняться – Спящий заметил чужое и нежелательное присутствие. Неожиданно все вокруг затряслось, не только земля, вообще все: и далекие полупрозрачные горы, будто не существующие в пустыне, а только иногда к ней «прилипающие», чтобы затем исчезнуть, и развалины, и «картонные» небеса. Голос из сотен склепов, звучащий при этом единым шумом, забормотал страшные и непонятные слова на языке столь древнем, что Нигаэль едва ли слышал пару предложений. Обычно с богами, демонами и даже мертвецами общались на языке Космоса, известном каждому высшему и, как ни странно, низшему созданию. Вот только низшие, глубоко нырнув в мир материи, позабыли его. Впрочем, фразы Танатоса не нуждались в переводе, повелитель Адарсаха негодовал, растревоженный сначала вторжением торторов, а теперь и явлением небожителя, столь чуждого в Царстве мертвых. Одними угрозами и тряской Спящий Лорд не ограничил своего гнева. Земля разошлась зияющими трещинами, раскалывающими пустошь глубокими порезами, из которых вместо крови била некромагия и ползли, словно муравьи, бесчисленные безобразные ее порождения. Разломы расширялись, проглатывая картинно рассыпающиеся высотки и склепы, из образовавшейся пропасти вытянулись две похожие на стрелы подъемного крана костяные руки, впившиеся когтями в твердый наст из пыли и праха. Затем вытянулись еще две, развернутые назад. Наконец они подняли из вихря зеленого пламени огромный череп, покоящийся на костяной «подушке», откуда эти руки и росли, как ножки краба.
Трион не стал дожидаться исхода, развернувшись, он бросился бежать, не зная, куда он направляется и зачем. Очевидно было, что тут ему ничего хорошего не светит. За спиной с бряцающим грохотом стучали руки-ноги, череп полз медленно, однако длина его шага вполне компенсировала скорость бега, да и не столь важным это оказалось. Глаза воплощения Танатоса светились, как два фонаря, и стоило их свету упасть на землю или на стену здания, весь мир в радиусе десяти метров начинал размываться зеленым сиянием и распадаться на кучки костной пыли.
– Покой, спать! – загремел утробный голос, но Нигаэль не отвлекался ни на что.
Все его внимание сосредоточилось на мелькающей впереди полосе препятствия. Он старался сберегать энергию, и все-таки в какой-то момент осознал, что спастись от обезумевшего божества так не получится. Высвободив силу Света, он обратился лучом, прорезавшим холодную темноту Адарсаха. В считанные секунды он унесся невероятно далеко, а остановившись, заметил, что попал в гниющую топь. Ее окружали вздыбленные валы земли, неестественно загнутые внутрь, точно лоскуты разрезанной кожи. Они так накрывали болото, что создавали впечатление, будто оно находится в пещере, лишь свет от тысячи лун ложился бледными обрывками на похожие на бородавки кочки с острыми травами и всплывшими из черной воды трупами. Их лица смотрели вниз, в глубину, словно искали на дне неведомые сокровища. Среди деревьев с большими дуплами, откуда, будто из раскрытых ртов, вываливались кучи тухлятины с торчащими костями, тянулась уходящая вниз тропа. Где-то в глубине этого странного места горел манящий зеленый огонь, светящийся, как сказочный клад.
