И сжалось сердце от пустоты, тишины и огромности. Прислонилась к колонке и заплакала.
Вдруг вся насторожилась. Сзади чьи-то шаги. Ах, это идет одинокая барышня, одинокими в тишине шагами. Ни за что не буду здороваться первая…
Первой поздоровалась черная барышня. Встала рядом и молча смотрит вниз. Подбородком мягким, не энергичным, оперлась на ладонь. Стоим и обе молчим.
Девять часов. Почтамт открыли для публики. За дверями, должно быть, ожидала целая толпа. Сверху видно, как ворвались и рассыпались по белому полу, как жуки черные. Даже слезы высохли. Зажужжали, заговорили, затопали. В каком-то окошечке застучали штемпелем. А на сердце стало еще тяжелее.
Что это? Черная барышня что-то говорит…
– Вы, кажется, не расписываетесь в журнале?
– Ах, да… Нет… А разве надо?
– Да, нужно. Он внизу у экспедитора. Высчитают из жалованья.
Вот тебе и раз. А я и не знаю, где он находится. Митя мне ничего не сказал.
Черная барышня угадала мои затруднения. Деликатно предлагает проводить и показать. Какая она симпатичная и хорошая.
По дороге разговорились. Ее зовут Марусей. Вместе вернулись в канцелярию и принялись за работу.
В двенадцать часов в канцелярию прибегает мальчишка и во все горло орет:
– Горох и чечевица… горох и чечевица…
Не понимаю, что это значит, но сразу почувствовала, что я голодна. Ведь утром ничего не ела. Маруся смотрит с улыбкой и поясняет:
– Это в столовой у нас. Обед такой сегодня.
Верно, обед. Как вчера, все сразу побежали в столовую. Маруся опять достает хлеб с маслом. Совсем неожиданно спрашивает:
– Фея Александровна, а вы почему не кушаете?
Маруся спросила и вдруг смутилась. Мои щеки тоже заливает горячая краска. Даже кончики ушей щекочет.
– Я сегодня забыла завтрак…
Маруся держит в каждой руке по куску и не смеет поднять глаз.
– Может быть… может быть, могу предложить вам кусочек? У меня два.
– Ой, нет, что вы? Я совсем сыта.
– Ну, правда, возьмите кусочек, Фея Александровна.
– Нет, нет, спасибо. Я… я не могу взять.
А в горле зазвенели слезы. Сидим обе красные и не глядим друг на друга. И вдруг во рту потекли слюни. Челюсти зашевелились. Стиснула зубы, чтобы сдержать их. И не могу, не могу…
Маруся опять говорит:
– Ну возьмите, Фея. Правда, возьмите. Я не умею просить. Возьмите, Феечка…
Она осторожно положила передо мною один кусок. Вот милая, славная, добрая. Ведь я никогда, никогда не сумею отплатить ей. Как же я возьму? Слезы показались на глазах от голода и от чего-то другого.
– Спа… си… бо… Маруся…
И целый день она помогала мне в работе. Милая, добрая, славная!
5 мая.
И сегодня не могла решиться пойти к уполномоченному за карточкой. И сегодня папа выдержал себя и не оставил мне утреннего ломтика хлеба. Двое суток подряд с утра и до 7 часов вечера ничего не ела. А вечером – гнилая свекла и картошка с селедкой. Когда-то удивлялась Александру, что он может есть гнилую свеклу, а теперь сама ем.
Сегодня пошла на службу, и в первый раз закружилась голова. Дома сразу бросилась к зеркалу и стала рассматривать лицо. Как оно осунулось и какое стало бледное. Господи, папа меня уморит прежде, чем приедет мама.
6 мая.
Наконец, получила карточку.
Теперь каждый день имею полфунта хлеба. Выдают сразу на два дня. Сегодня мальчик принес целый фунт. Тут же его с'ела. Стыдно было перед другими, что с’ела хлеб целиком, но не могла пересилить себя. И все же голодна.
Открыла случайно ящик стола и испугалась. Опять лежит кусок хлеба с маслом. Даже в жар бросило.
