Первым затосковал Вадик, прочитав мне стихотворное эссе у гарнизонного туалета. Концовка его была трагическая, что-то типа «мы так и останемся здесь на всю жизнь в сапогах». На что Тёмка, выкурив бычок, философски сказал:
– Да, нефига!
От хитрого прищура его глаз мне как-то полегчало, и я однозначно понял, что в сапогах мы будем только положенный законом срок.
Поначалу от жёсткого режима мне очень хотелось перевестись в музвзвод. Однако, всего лишь годичное обучение на кларнете в музыкальной школе шанса мне такого не давали. Хоть я неплохо играл на аккордеоне и фортепьяно, а также пел, но представить себе оркестр на плацу с этими инструментами было очень сложно! Максимум, что я проделывал, это играл на пианино за занавесом в клубе, мурлыкая себе под нос. У меня получилось привлечь внимание сержанта Проватора, кстати, тоже москвича.
– О, неплохо. Поёшь? А на чём ещё играешь? – заинтересовался он.
– Аккордеон – пару классов, фортепьяно – пять классов и кларнет – один год! – я заискивающе заглянул в его глаза.
– А на меди что-то можешь? Есть вакансия! – понимая, чего мне хочется, спросил сержант.
– Да пробовал в школе на валторне, но не получилось, – я всё ещё надеялся на положительный результат.
– Жалко! Я, конечно, поговорю с командиром, но у нас штат заполнен. Только вот на медь есть возможность… но поговорю! – обнадёжил он меня.
Мой перевод так и не произошёл, зато «музыкальные» способности заинтересовали начальника нашей заставы. На носу маячил самый замечательный день в жизни солдат с зелёными фуражками – «День Пограничника» и капитан решил показать мне песню, чтобы я помог сделать её строевой для прохождения «четвёрки» на плацу.
И вновь пограничную службу несём
И вновь на приказ отвечаем мы: «Есть!»
Далёко-далёко отсюда наш дом
И всё-таки он начинается здесь!
Пришлось доказывать Камешкову, что ритм пограничного вальса ¾ никак не укладывается в строевой шаг.
Я мысленно представил, что под эту песню пограничники на плацу перед командованием вдруг разбиваются на пары и начинают вальсировать. Ни дать не взять – конкурс бальных танцев! Тут я чуть не заржал, но сдержался, посмотрев на суровое выражение лица Камешкова.
– Здесь нужен размер 4/4, это военные марши, ну или можно перелопатить из песен с размером ½, – со знанием дела заметил я.
Слава Богу, что моё экспертное мнение в музыке возобладало.
– И что же мы будем петь на строевой? – задался логичным вопросом капитан.
И тогда я вспомнил разговор с сержантом Гаврюшиным. Серёга предлагал сделать строевой песню группы «Ария» «Воля и разум».
Откровенно пацифистское, призывающее «Уничтожить ядерного дракона» и возвышающее человеческую «волю и разум», произведение вряд ли могло получить статус строевой песни в отряде. Но, то ли группа была сверхпопулярна, то ли слова чеканились хорошо под шаг, «Ария» понравилась «шефу».
С тех пор, как только был слышен припев над учебным отрядом, служивые говорили друг другу: «О, „четвёрка“ идёт!»
Заканчивался двухнедельный курс «молодого бойца». Кто был полон – похудел, до приемлемых армейских размеров. Кто был худ, наоборот, поправился до оптимума. Бесконечные тренировки по застиланию кроватей, их отбиванию до состояния ровного «кирпичика», «отбои – подъёмы», зубрёжка боевых, строевых, караульных уставов, всё это подвёло нас к главному событию в жизни солдат – принятию Воинской Присяги.
