В сущности, вся человеческая жизнь – это игра в «своего парня». Перестань играть – и сделаешься чужаком, изгоем, иноверцем.
– Так! – пальцем показал на банке Раскоряка.
«Порядочно в тебе!» – подумал я, сравнивая отметку, указанную его пальцем, с тем, что в банке осталось.
– Ногу, гады, отрезали! – проговорил Раскоряка сдавленно. – Простынку разворачиваю… Такая молодая, здоровая! Ей лет пятнадцать, этой ноге, – он загукал горлом, смахивая слезы, и запел: – По диким степям Забайкалья, где золото моют в горах!..
Опять воздух сгустился и поплыл передо мной.
– Сжег? – спросил я.
Он посмотрел на меня удивленно.
– А как же!
– На первом котле или на втором? – спросил я тот, которому надлежало быть «своим парнем».
– На втором, – ответил Раскоряка.
С минуту мы молчали. Трубчатая лампа дневного света дребезжала под потолком.
– Пойдем переодеваться! – наконец сказал я.
В раздевалке я облачился в робу, сразу учуяв технические запахи газа и кирпичной пыли, которыми она пропиталась.
Раскоряка дымил папиросой, стягивая с себя комбинезон. Обнажилось его тощее старческое тело с бледной нездоровой кожей. Правая нога была у него кривая, высохшая, – результат падения с большой высоты. Не торопясь, он надел на себя рубаху, кальсоны, которые носил всегда, даже в жаркую погоду летом, брюки, пиджак, латаный болоньевый плащ. И перед зеркалом причесал жидкие волосы. Тщательно.
– Тебе сколько лет? – спросил я.
– Чего? – не понял он.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать девять, – ответил он.
Я проводил его за забор и долго смотрел ему вслед.
Припадая на кривую ногу, Раскоряка шагал достаточно твердо. Он жил сразу за парком, и я понял, что он дойдет.
Он даже не заметил, что ушел на час позже.
Я вернулся к котлам.
Котлы работали четко, отлаженно.
Я лег на топчан, потрогал ладонью его поверхность – упруга ли? – и сразу понял, для чего именно я ее потрогал и какой мне прок сейчас в ее упругости.
«Это выход?» – подумал я о парикмахерше.
После выпитого спирта меня охватило новое опьянение. Оно усиливалось с каждой минутой. Я стал видеть ярче, чем прежде, но все предметы волнообразно плыли передо мной и как бы мимо меня.
Когда в четверть второго я вышел к воротам встречать Люсю, я был уже совершенно пьян.
Ветер тек в высоте. Воздух над дымовой трубой чуть колебался от исходящих из нее газов. Звезды в этом воздухе становились жидкими.
«Не приехала, – подумал я, глядя на пустую аллею. – Ну и слава богу! Уберегла себя от меня. Умница!»
И услышал совсем близко слабый ее голос:
– Я здесь!
Она стояла, спрятавшись за широким стволом тополя. Ее нежно-голубой плащ светлел в темноте. Когда я подошел к ней, она взглянула на меня снизу вверх и улыбнулась. Двумя руками она держала перед собой за длинные ручки дорожную сумку с выпуклыми боками, поставив ее мягким днищем на носы своих туфель.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я, сразу ощутив запах крепких духов, который сверкал вокруг ее белокурых волос.
– Я? – переспросила она так, словно здесь был еще кто-то и вопрос мог относиться не к ней. – Парень шел за мной.
– Где он?
Она молчала, с таинственной улыбкой взглядывая на меня исподлобья.
– Отстал, наверное, – промолвила она. – Постоим здесь у дерева. Здесь хорошо.
Сумрачные тени мягко переместились на ее лице.
– Пойдем! – сказал я, забрав у нее сумку.
Она опустила взгляд в землю, несколько секунд ждала.
– А для чего нам туда идти? – спросила.
