Несмотря на резкое отрицательное мотание головой на не совсем понятное слово, но определённо значащее что-то диковинное, Чернобог всё же уловил в её глазах лукавство.
Девица, витиевато ведя разговор, сыронизировала:
– Так, а как же в мире нет справедливости? Равновесия? Кривду сеешь, господин! – скептично поджала губки Ждана уставив руки в боки. – Ведается мне, что в личных желаниях ты хочешь это «что-то» себе заполучить, а не для Яви постараться. Сам же знаешь, какая о тебе молва идёт в народе.
Всем своим нутром Чернобог напоминал ей и ворона, и змия искусителя одновременно – стальными власами, да длинными крылами, острыми глазами, и сладкими речами. И не зря поговаривают, что страшно велика его напитанная чернью сила, только он один умелец её сдерживать среди всего пантеона и верно обращаться с нею, но стоит только ему сделать худо… беды не миновать. Вот и приносят в жертву великому богу то животину какую, чтобы не мучил и зла не творил, то кровь разливают, славя бога чёрного, прося милости для переправы грядущей в царства его.
Он брезгливо дёрнул щекой. Очи гневно распахнулись, а губы раскрылись, обнажая в оскале клыки и чуть выдвинувшуюся нижнюю челюсть. Девушка стушевалась, сжалась.
– Справедливость есть?! Ты, девка, совсем за душой грязи не видишь? Мне касания достаточно было, чтобы одуреть от жестокости! Тебя каждый божий день свести в домовину желали все! Тебя, четырёхлетовую, мать названная красавкой24 опаивала, думала, дура, что в тебе колдовская сила сидит и пожирает изнутри! Бабку подговорила, чтоб собаки тебя растерзали, да не вышло!..
Услыхав ругательства в сторону почившей матушки, кровь в её венах взбурлилась, ноздри раздулись в гневе. Она не смела давать волю на кривду в сторону той, что вырастила её, и тут же осадила баламута:
– Не позволю честь матушки порочить! Кем бы ты ни был, а мать мою не смей трогать! Удавлю за своих!
В глубине души она чуть напугалась от того, кому именно резкость была сказана, но совесть её осталась чиста и правда была за ней. Чернобог лишь смерил взглядом гостью и не было ясно что в этот миг он таил в думах. Сделав собственные выводы, продолжил сказ как ни в чём не бывало:
– Тебя потом сильнее крутить начало, да и живучей оказалась, вот и потащила к Лысой горе, чтобы в жертву богам принести чужеродную, дабы ей, наконец, дитя кровное послали! Благо, пока шла, мысли сменила. Тогда ещё на волоске от смерти была. И ты мне про справедливость толковать будешь? Да сгинула бы, если бы не… – Чернобог осёкся, но она этого не заметила.
Успокоившись, он скучающе и выжидающе оглядывал свои пальцы и многочисленные разнотипные серебряные кольца на них.
– Опаивала?.. В жертву?.. – в глазах замерцали вспышки потухших воспоминаний, которые словно гнойник выпустили наружу.
Пространство вокруг стало разъезжаться.
– Она же мне… как родненькая! Не верю!.. Нет-нет… – смахивая слёзы лепетала несчастная.
– Что бы ты ни сделала, какой бы умницей не старалась быть – не похвалит, лаской не одарит, не обнимет так, как других обнимают матери? А когда от друга по соседству правду узнала, что тому мать рассказала, то иные вопросы пошли, так?.. Кто настоящая мать, где отец, почему покинута всеми? Ещё и кличут ведьмой, почему? Обидно, да, но сама же знаешь, что есть в том доля правды, м? Уколоть пытаются, лаются, да только от того, что боятся, верно? А знаешь, чего боялись? Что признаешь это! Что в себя поверишь и возьмёшься справедливость вершить!
