Читать онлайн Юри Анфилада - Веда. Путь к роду

Дисклеймер.

Данное произведение является фантазией автора и не претендует на историческую достоверность, не несёт в себе цели оскорбить или проявить неуважение к чувствам верующих. Все герои, места, события и имена героев вымышлены, а совпадения случайны.

Веселящиеся в ярком танце искры пламени пылко отражались в зелени глаз молодой девушки что наблюдала за ритуалом, и в этот же миг всецело сгребали в жадные объятия тело покойной. Каждый пришедший проводить в последний путь тихо, словно шелестом ветра, лепетал позади тонкой чуть сгорбившейся девичей фигурки то добрые слова, то наперебой клянущие.

И если ласковая речь была устремлена в адрес усопшей поминая, то поток проклятий ударялся грудой камней в Ждану, дочку умершей.

– Отвела душу, отмучилась с больною головушкой своей, а ныне уж свободна. Много добра она всё ж для нас сделала, пущай великий Чернобог помилует да направит её в Ирий1! – на выдохе произнесла матушка Бажена – Драга.

– Да лучше бы эта подохла! – громко высказала своё мнение одна из провожающих. – Колдунья проклятая! Не было горя у Марьи, да подкидыш со света сжил! Пригрела на своей груди змеюку!

Первый голос за спиной молвил тише, пытаясь усмирить гневную бабку:

– Ты что мелешь, Астафья! Велесов день нынче! Побойся бога, не бранись! Велес сегодня повсюду в Яви2 ступает, урожай сверяет, а чай услышит – худо будет! У тебя и так скотина вся дохнет без конца и края. Разгневала пади кось его чем?! Ты уж сходила бы лучше на капище3, да подношения богу вознесла!

Жданушка, что стояла среди всех провожатых точно неугодная, поморщилась от одного лишь упоминания о местном святилище. В условиях в коих той приходилось выживать – всеобъемлюще верить и полагаться она могла только в единственное сущее – в себя. В остальном лишь слушала молву, не спорила с верою, да стараясь жить не столь по праведному, сколь по-человечески.

Сморщившаяся старуха отмахнулась:

– Дохнет, чай потому, что окаянная в Беловодье всех со свету сживает! – шипела сквозь кривые, точно перекошенный забор, зубы бабка, не унимаясь и грозя толстым мозолистым от хозяйственных работ пальцем. – Вы ещё помяните моё слово! И так деревня помирает, скоро с долиной сравняется, так колдунья только подсобит! Пущай-пущай радуется, пока времечко её не пришло! Князь-то слёг от тьмы ведовской, а силы как подлатает – вмиг всех колдунов на костёр справит! Гляди, Жданка! Я уж не провидица, да так оно и будет!

Перепалка продолжалась, но Ждана изо всех сил старалась утолить жгучую, сгрызающую боль в сердце и не слушать гниль, лишь в мыслях ставила себе защиту от недругов: «Кляни, да себе бери. Кляни, да себе бери. Кляни…».

Несмотря на месяц червен4, ныне стояла ненастная погода. Ветер здесь, на краю Беловодья, был особо буйным, вольно гуляя по долине то и дело трепал подол её белой юбки с алой вышивкой, словно старался отгрызть края узора. Лицо больно припекало, обдавало жаром костра. Ждану начало тошнить от запаха сгорающей плоти, смешанного с травами, что лежали подле Марьи, и прилаженных рядом кушаний в дорогу к Ирию.

В тонкие девичьи ладони с обоих сторон втиснулись тёплые руки дорогих сердцу людей.

– Сварливая баба ты, Астафья! Язык без костей! Слава Роду, что он ещё бережёт тебя, за эдакие речи! – нарочито громко, во всеуслышанье кинул Бажен, друг Жданы.

– Как ты, Ждана? – тихонько вопросила Злата.

Тёмно-русые волосы, заплетенные тоненькую косу, рьяно подхватывались порывами стихии. В груди больно скребло. Казалось, что сегодня в ночь от её души оторвали здоровый кусок, который уже никак не приладить на место. Девушка сильнее сжала ладони друзей, тем самым обретя чуточку смелости:

– Каждому воздастся за его помыслы, – также громко и двусмысленно ответила зеленоглазая, – я с правдой в думах живу, а они речами кривде поклоняются, Чернобога умасливают!

После её изречения болтающие стушевались, сбились в кучку и переглядываясь зашептались, точно обороняясь. Почти вся деревня чуралась дочку беловодской зелейки5, ведь слухи пускали о том, что девка с рожденья ведовскими силами награждена. Мол, терпит она злословие до поры до времени, а стоит ей только взгляд жгучий бросить, высказать что-то в сторону языкастых – так мигом либо в семье разлад, либо во двор беда приходит, либо кто хворь ненароком подцепит. Потому сперва при близкой встрече очи уводили, перстом тыча втихомолку, а как старше стала – попривыкли, но всё равно сторонились – детей не подавали нянчить, скот не доверяли, на порог не пускали.

Остальная процессия прошла, как и тому было положено – в уважительном молчании под завывания плакальщиц.

Одинокие красно-синие угольки в последний раз болезненно вспыхнули и погасли, ознаменовав завершение первого этапа ритуала. Все интересующиеся разбрелись, не удосужившись помочь не ведающей в погребальных делах молодой девушке. К тому же, более почётно было бы хоронить покойника в домовине, однако, когда Марья померла – местные плотники пострашились, отказываясь мастерить смертный дом для знахарки.

«Их дело нехитрое – поглазеть, посудачить, да скорее другим весть отнести, кто не смог зенками всё разглядеть. Пёс да хвост с ними! Марьи не стало, так сами ко мне вскоре все придёте!» – мысленно терзала себя девушка.

Пересилив застоявшийся колючий ком в горле, Ждана подошла к кроде6 и белой ручкой принялась прибирать наскоро прах и кости в урну, пока ветер не сделал за неё дело. Процесс оказался не быстрым и вновь она погружалась в думы: «А когда проступят слёзы? Отчего я не горюю, заливаясь слезами, как провожатые? Может, правда есть в их речах и мне нет места на матушке земле? Не должна была выжить, да Марья подняла. Авось Макошь7 мне судьбу такую сплела? Недоля8 только видно нити и давала. Куда ж мне податься теперь? Одна я совсем осталась. Сиротская душа моя!».

В одной версте9 от Беловодья разливало свои просторы Свято озеро, на севере от коего располагался погост. Добраться до туда минуя веселящихся жителей на капище, что славили бога скота и плодородия, при том самой пребывая в раздавленном состоянии, а дале выкопать ямку помог Бажен, стоящий сейчас точно могучий тополь за её спиной и мирно дожидавшийся подругу. Крупный смуглый парень переступающий порог юности смирно глядел синими глазами не вмешиваясь, лишь изредка покашливая в здоровый кулак. Когда глиняный кувшин опустился в углубление, она будто ненароком подняла голову вверх, точно искала утешения не среди тех, кто остался здесь, а где-то свыше, устремляя голову в мир Прави10. Ответ Ждане последовал. Разрывной и чуть хрипловатый крик ворона, наблюдающего со столба рядом, заставил обратить на себя внимание всех троих. Злата нахмурилась и боязливо сделала шаг в сторону Бажена, белокурый лишь слегка дёрнул носом и поправил пояс на рубахе.

– Данка, это, может… – переминаясь с ноги на ногу подбирала слова Злата, – мамка твоя так вернулась? Проведать пришла…

– А ты чаешь, что люди, как только дух испускают так в птиц оборачиваются? Небылицы! – с неуместной ухмылкой выдал Бажен.

– Нет, ну… что-то же случается, когда умираешь?.. – замялась златовласая.

Девушка не поддержала размышления двоих и продолжала грести землю трясущимися руками. Не успевшая остыть от вчерашнего благодатного солнца земля, теперь чёрными прутьями вилась под её ногтями. Повсюду пахло противной сыростью и испареньями перегноя разнясь с иногда доносящейся до носа свежестью и чистотой Святого озера.

В памяти Жданы возникли сюжеты, как они с мамкой по весне ходили подле погоста и собирали живучку11, зная, что скоро пойдут первые, кого настигла лихорадка, оттого запасались заранее. И подумать дочка не смела, что мамка сможет всем подсобить, кроме себя, до конца дней, не выяснив природы боли в голове, что её, скорее всего и сгубила наряду со старостью.

Выудив из кушака12 кресало, кремень и мешочек с иссушенным можжевельником, а следом выбив искру она подожгла веточки, которые тут же принялись тлеть, после чего три раза обошла вокруг место захоронения. Что молвить при этом, какие слова подобрать во время серьёзного ритуала – на ум не приходило, не считала она себя ведуньей как кликали, потому решила, что лучше уж молчать, чем впустую наговорить с три короба.

Погребение было окончено, следующим этапом являлась тризна. Ждана знала, что приходить в теперь её дом даже для поминок никто не будет, потому и эту участь следует в правильном порядке провести ей. Однако от незнания, опять всё приходилось делать по наитию.

Солнце степенно уходило на сон, а на деревню наваливалась темень. На скрип ржавой чуть покосившейся калитки выскочил навстречу в средину двора разнопёрый петух. Вопреки серых, покрывающих небесный свод как тяжёлое одеяло облаков, его лоснящиеся кисточки хвоста, свисающие точно ветви упругой ивы, переливались ярче райской дуги.

Ждана с грустью остановилась подле калиты, осматривая опустевший двор и не решалась войти, точно теперь ей нужно спрашивать разрешения, прежде чем ступить в ещё недавно родной угол. Погрузилась в долгие мысли вперив замыленные глаза в никуда.

Всё стало ей постылым и отчуждённым. Думалось, что матушка была единственным связующим звеном, последней тоненькой ниточкой, которая поддерживала благость в этом месте, не давала деревцу погибнуть во дворе, траву, что дорастала до колен – запрещала убирать, ведь всё имеет право на жизнь… всё здесь осталось ровно так, как и было вчера. Но уже было не вернуть самого важного – той доброй и бескорыстной женщины, сердце коей обливалось кровью, если кому-то было худо и больно, той, что всегда спешила на подмогу деревенским и ко всем относилась с добрым уваженьем.

С нынешнего дня всё оказалось возложено на хрупкие девичьи рамены13, и Ждана не была уверена, что осилит нести матушкино бремя знахарки в вымирающей деревне, ведь вся оставшаяся в меньшинстве молодёжь стремилась в Китежград – не так давно образовавшийся само названный стольный город всея Лукоморья. В том числе и Злата всё без конца зазывала подругу перебраться в град, однако если мотивы Златы заключались в поиске ладной любви, то Ждана сторонилась сердечности и ещё тем летом надеялась пойти по стопам матушки, но только крепче обучиться добротному знахарскому мастерству. И всё же оплата у знахарей была такая – что ни кров не оплатишь в граде, ни кафтан не купишь. Без денег и в город – сам себе ворог. Ведунов же, особенно умелых, в сравненье благодарили больше. Ведуны, или по-другому их звали ведьмами, также как и знахари лечили людей, но в основном подключали к действию магию – шепотки, заговоры, оговоры, но всё из их рук и уст исходило на благость, в отличии от колдунов, кои устремляли свои силы лишь на чернь.

Однако князь Лукоморья последние лета особо не жаловал не только колдунов и ведающих в тёмных делах, но стали опасаться за свою жизнь даже простые лекари, желающие делать добро людскому здоровью. «Лечить можно – колдовать негоже» – эти слова стёрлись из обыденной речи, ведь в чём отыскать разницу между колдуньей и зелейкой – люд не знал, оттого от незнания мешал все понятия и в случае неудачного дела – начинал рьяно разглагольствовать, оттого ведающего настигали испепеляющие последствия. Ждана и некие силы в себе порою чуяла, однако никогда не применяла – боялась, оттого запирала их насилу, не хотела зла делать, а ныне и вовсе страшилась в град подаваться.