Именно сейчас пуще всего её съедало ощущение покинутости, одиночества.
«Слишком звонкая тишь… такая, аж страшно. Как же дальше быть?.. Может Злату разбудить? Нет-нет, даже выйти побоюсь. Тогда Бажена позвать? Тоже нет – у него мамка с папкой уже совсем плохие, больше проблем ему наделаю. Стало быть, если сон не идёт, нужно завлечь себя, думы занять другим!».
Недоброе чувство вновь закралось у девушки в груди. Не зная куда себя подать она направилась к корзине сухих трав, дабы найти полезное и если не уснуть, то хотя бы убрать трясучку в теле.
Босые ноги столь неслышно ступали по деревянному полу, что даже доселе скрипучие щербатые доски ныне не отзывались. Ледяные тонкие пальцы крепко хватались за прутья лествицы поднимаясь всё выше – на чердак.
Напрягая взор и вглядываясь в полумрак, перебирала она сушенные веточки:
– Чертополох, верхушки ясенеца… плакун-травы мало-мальски осталось, добрать надо.
Дочка пуще матушки ведала в травах, несмотря на юный возраст, да лишний раз старалась это не выдавать, мирно прибирая за старушкой рассыпанные в ходе её работы веточки, коренья и другие приблуды по местам.
– Да где ж ты, ароматник14 родненький?! Я, милый, без тебя этой ноченькой уснуть точно не сумею, – разбавляла она морочную тишь своим говором. – Ну, не прячься, покажись!.. – в сердцах громко бросила дева.
Скрип половиц, словно кто-то тяжёлый и увесистый переступил через порог, заставил затаить дыхание, сжаться. Резкий холод пробежал по спине и рукам точно искалывая иголками стужи после произнесённых в нетерпенье слов. Она замерла, держа в одной руке нужный пучок иссушенного, но душистого растения, а в другой догорающую лучину в светце. «Если матушка пришла к столу, то вреда не причинит! А если нечисть какая, то несдобровать. Матушка ещё берегла, а тепереча нет со мною защиты вовсе» – прикидывала мысленно Ждана. Крепче впиваясь рукой в полозья и полностью забравшись на чердак, та, не оборачиваясь, с рыком вонзила:
– Чур меня! Чур! Чур меня!
Но заветные слова обращения к защитнику Чуриле оберегающего всякого обитателя людского рода от невидимых взору злых духов Яви не претворились в силу. Внизу послышался не стук посуды на поминальном столе, а тройной удар входной двери, да с такой мощью, что наверняка даже самый крепкий мужчина всего Лукоморья не смог бы с таким жаром приложить силу. Здесь Ждана не выдержала и набрав в грудь воздуха стала кликать друга-соседа. Ответа не было, лишь раззадорившиеся собаки, словно беснуясь, повыскакивали со дворов и завывая, будто чуяли недоброе, заглушали зов зеленоглазой.
Забившись окончательно в угол чердака, она напрягала глаза, чтобы попытаться разглядеть при оставленной лучине какие-нибудь очертания внизу или удостовериться что всё стало спокойно. Огонёк и впрямь теперь не выдавал плясок теней, кои истошно кружили на стенах. Принявшись вставать, опираясь на пол, запыленная теперь ладонь нащупала что-то шероховатое схожее на ткань. Когда огонь встретился с объектом для освещения, Ждану вновь потрясли эмоции, только на этот раз её, продрогшую от стылого ужаса, бросило в жар.
– Что за чудаковатый символ? Угольком вычерчен, да ладно так, ровно…
Проводя пальчиком по каждой линии неотрывно, она всё глубже и глубже всматривалась в неясный узор, будто пыталась что-то вспомнить, что-то, что в тот же миг от неё ускользало. Но это словно действовало наперекор и лишь глубже заманивало её в дурман, заставляло очи гореть неестественным жёлтым пламенем, а тело дурно содрогаться. И едва алые дрожащие губы разомкнулись, как уста сами по себе полили горловую речь:
