Я начинал понемногу успокаиваться. Так приговорённые к смертной казни не находят себе места лишь первые дни, а затем у них появляются неотложные дела, к ним возвращаются эмоции. И когда я, недолгое время, работал водовозом, сторожа у тюремных ворот рассказывали даже о таких «постояльцах», как они их называли, которые хвастались палачам, разуваясь у эшафота, что в последние месяцы своей жизни испытали недюжинный умственный и духовный рост. Со стыдом вынужден признаться, что страх смерти и радость от того, что я ещё не умер, начисто вытеснили из моей головы мысль о Мари. Душа моя непрерывно скорбела и плакала по своей возлюбленной, забившись в какой-то дальний уголок моего существа, и я её почти не слышал.
– Эй, старичок! – раздалось у моего уха, когда до обеда оставалась ещё добрая четверть часа. – Разогни спину, дай глазам отдохнуть!
Я с наслаждением последовал этому совету и увидел перед собой смеющегося коллегу, который был так же молод, как и я.
– Перед едой нужно подышать воздухом, согласен? Составишь мне компанию? У меня и табачок припасён!
– Но я…
– Что, не захватил с собой трубочку? Собрался к алтарю и не положил в кармашек самое ценное? Ничего страшного, старичок! Заскочим в лавчонку и быстренько сварганим тебе самую лучшую! Рассчитаешься с первого жалования!
– Но как же, ведь ещё…
– Не бери в голову! Никто не обратит на нас никакого внимания! Проверено!
Было приятно встать и размять ноги. Давно я не занимался бумажной работой… Мы прошли мимо других секретарей. Только один из них неодобрительно покачал нам вслед головой и прожужжал что-то про необязательную молодёжь, которая отправляется обедать на четверть часа раньше положенного.
– Меня зовут Йохан. Я самый обыкновенный Йохан. Сроду не умел ни считать, ни писать. А как попал сюда, так всё завертелось. Сам не знаю, как так вышло. Эх, Мари, моя маленькая, как она там!
– Мари? – ахнул я.
– Ну да! А я смотрю, твою тоже так зовут? Ну что ж, имя не из редких…
– Нет, постой! – я бы закричал, если бы не лишился голоса. – Твоя Мари тоже дочь рыночного торговца?
– Моя Мари – простая прачка. Эх, где те белые простыни!
Он тараторил без умолку о своей прошлой жизни, а я, чтобы отдышаться, старался не слушать и ещё прилежнее стал смотреть по сторонам. Мы шли не боковыми, как с министром, а большими и светлыми коридорами, очень чистыми, кое-где даже с коврами на прекрасном паркете и пейзажами в дорогих тяжёлых рамах на стенах, затянутых благородным зелёным сукном. Из высоких окон лился солнечный свет. Мне хотелось подойти к ним и взглянуть на город, расстилавшийся под нашим государственным зданием, но Йохан всё время торопил меня. Время от времени мы выходили на необъятные лестничные площадки, украшенные величавыми вазами с живыми цветами, и спускались по широким мраморным ступеням. В открытые двери я видел множество столов и шкафов, прямо как у нас. И повсюду люди – идущие, бредущие, бегущие, стоящие, задумчивые, оживлённые, молчащие, беседующие, с листочками, папками, книгами, гроссбухами, тетрадями, записными книжечками, конвертами, пакетами, карандашами, линейками, чернильницами всевозможных видов, перьями гусиными и стальными. Йохан раскланивался направо и налево.
– Как тебе вон та красотка? – спросил он. – Однажды она будет моей, зуб даю!
И тут я понял, что мне уже давно следовало удивиться. Мало того что здесь чересчур много народу! Это сколько же человек в день должна была отправлять сюда ведьма, чтобы в этом мире – в одном только здании этого мира! – творилось подобное столпотворение! Но не это главное – женщины-то откуда? Разве это не место ссылки влюблённых мужчин, отказавшихся предавать своих возлюбленных?
