– Изо всех сил стараюсь этого не допустить, – ответил он предельно сдержанно. – Так зачем он вам?
Ламия терпеливо вздохнула и отпила из бокала.
– Я увлекаюсь… как вы ночью выразились?.. – нахмурилась она, будто ей трудно давалось воспоминание. – Ах да, я увлекаюсь врачеванием. Кто-то называет это ведьмовством, кто-то дьявольщиной. Но если в общих чертах, то я лечу людей. А для этого мне необходимо знать, из каких органов состоят их тела. И периодически, я бы даже сказала, – изредка мне доставляют трупы для изучения. Исключительно в мирных целях, – подчеркнула она. – Если хотите, мы можем прямо сейчас спуститься в лабораторию и пересчитать все его органы. Уверяю, они в полной комплектации и даже не надкушены… А вот клубничному десерту, увы, вчера не поздоровилось.
– Как это мило, – хмыкнул Никанр. – Первое свидание в присутствии трупа.
– У нас свидание? – все с тем же ехидством уточнила королева. – Вы бы хоть предупредили. Я бы привела себя в порядок.
– Вам никто не говорил, что у вас язык ядовитый?
– Мучаюсь с самого рождения, – печально вздохнула Ламия. – Сцеживаю, сцеживаю яд… уже даже нашла ему применение в смазке стрел моих лучниц… да что толку.
Королева была в отличном настроении, судя по тому, с какой охотой разговаривала и по-черному острила. Никандр слушал ее, но не испытывал неловкости, смущения или злости, наоборот, наслаждался тем «ядом», который она источала.
– Ну а у вас какое оправдание? – поинтересовалась Ламия.
– Насчет чего?
– Почему вы остались в замке после того, что увидели? Любой нормальный человек сбежал бы от людоедки, ведьмы, проклятой… и прочие, прочие мои славные прозвища.
– И вы?
– Я особый случай. Меня к «нормальным» причислить сложно.
– Вот уж точно, – согласно хмыкнул Никандр, отпивая из бокала и понимая, что ему налили очередной фруктовый напиток, а не вино, как королеве. Той тем временем алую жидкость все подливали и подливали, потому что на этот раз она не смаковала, а пила с удовольствием и много. Правда, Никандр не решился бы утверждать, что она пьянеет: даже несмотря на их разговор, слишком цепким и трезвым был взгляд, которым она, казалось, считывала каждое его движение, каждую эмоцию.
– Ну так почему? – снова настояла Ламия на ответе.
– Стараюсь не поддаваться слепой вере слухам о вас.
Королева вскинула брови и даже отставила бокал, будто была несказанно поражена такому ответу.
– Гм, – кашлянула. – И как? Получается?
– После вчерашнего не очень, – признался король. – Слишком уж яркие рассказы ходят о вас.
– Кровавые? – уточнила она с нескрываемым, будто детским, наивным любопытством.
– Очень, – улыбнулся он, глядя на то, как она вмиг растеряла всю свою величественность и напыщенность.
– А какие именно? Что говорят?
– Ну-у… так всего и не упомнить. Что вы сердца на ужин едите. – Не скрывая широкой улыбки, он кивнул на блюдо с оленьим, как понимал, сердцем. Ламия тоже широко, радостно улыбнулась, обнажая зубы и становясь еще более красивой. Но на этот раз не мрачной красотой, а трогательной, открытой. – Что утро вы начинаете с человеческой крови, – указал он и на ее бокал.
– Ой, да. Это я люблю, – подтвердила она, отпивая. – Мой любимый напиток. Здорово омолаживает.
Король осуждающе покачал головой, не одобряя подобные сравнения и шутки, но ответной улыбки не сдержал.
– А куриный суп оздоравливает, надо полагать?
Королева поджала губы, отставляя бокал.
