- Ага, - выдавила я и-таки подавилась, то ли крошкою хлебной, то ли бужениной, то ли суровым этим наставлением. Главное, закашлялась так, что, думала, все, душу отдам. А как откашлялась, то и обнаружила, что Афанасьев сгинул.
Как не было.
- А вещи? А… холодильник? – я посмотрела на мэра, а тот лишь руками развел.
- Вернется, - сказал он, но как-то без особой убежденности. – Или вернет… на кой ему твой холодильник?
Вот… тоже хотелось бы знать.
Комнату мне выделили на втором этаже. Просторную и светлую, пусть даже слегка запыленную. И по запаху ясно, что давно уж тут никто не жил.
Но я не привиредливая.
- Вот, - мэр самолично принес белье, белое и в махонькие незабудочки. – Вы уж тут сами… но если помочь надо, то…
- Не надо, - я белье забрала. – Спасибо. Можно, я окно открою, проветрю?
- Отчего ж нет.
- Мало ли… новое место, новые порядки.
Он улыбнулся и подошел к окну, сам распахнувши створки. А лунный свет, перебравшись через подоконник, коснулся его лица. И то изменилось, на долю мгновенья всего, я и понять-то толком не успела, кроме разве что…
- Воздух у нас хороший. Свежий… места вот заповедные.
- Упыревка…
- А то, первое упоминание о ней восходит к тысяча сто двадцатому году, - сказал Марк Иванович, не скрывая гордости. – Когда предок мой славный… впрочем, вам оно вряд ли интересно.
- Отчего же. Очень. Если уж я жить тут собираюсь, - я осторожно присела на край кровати.
Ветхою она не выглядела, скорее наоборот, мебель в комнате отличалась той тяжеловесной добротностью, которая на века.
- Тогда уж лучше завтра. А то время позднее…
- Извините, что побеспокоили.
- Ничего.
Странный разговор. И не уходит, будто… ждет чего? Нет, не того, чего порой мужчины ждут от молодых и красивых женщин. Ладно, не буду врать, что сильно молода, да и с красотой у меня дела так себе обстоят. Но тут явно не наш случай.
Будто… что-то я спросить должна.
- Что за роща? – спрашиваю. И понимаю, что угадала правильно.
Морщинки на лице Марка Ивановича разгладились.
- Место это… особое… для таких, как вы… - и снова смотрит.
- Силы? – тихо спрашиваю я. – Здесь?
Слышала…
Читала. Ладно, читала я о местах силы, особых, где эта самая сила из земли изливается. И взять её можно вот так, с легкостью, и столько, сколько в себе удержишь.
Нас даже возили к Ипатьевскому роднику.
И пить позволяли.
И наставница долго читала лекцию о том, что регулярные посещения подобных мест весьма способствуют развитию дара. Только вот посетить их непросто. Не всякого пустят хранители, не всякому дорогу откроют. И почему-то, если слухам верить, открывают все больше родовитым, признавая за ними право…
Обидно было.
Горько.
Но все-то места известны да учтены. И подлежат особому контролю, а еще к ним тянутся вереницы… паломников? Ходоков? Просто жаждущих прикоснуться к силе, ибо даже простого человека способна она исцелить.
Или наоборот.
Но вот…
- Как?
Марк Иванович руками развел.
- Так… вышло. Давно… говорят, что во времена незапамятные, еще до того, как земли сии князю отошли, были тут болота.
На подоконник опустилась толстая ночная бабочка.
- А на болотах тех змей жил, цмок, преогромный и прелютый. Спал во глубинах. А коль просыпался, то начинал грабить да изничтожать все живое, до чего дотянется.
Сказка.
Из тех, кому самое место на страницах «Краткого курса народного фольклора».
- Особенно человечину жаловал… - Марк Иванович бабочку аккуратно на ладонь поднял да к окну поднес, руку тряхнул и пробормотал: - Лети уже, бестолковая… тоже не разумеете, что не всякий свет – есть жизнь. Так вот, многие ходили цмока воевать. Не за людей, само собою, за сокровища, которые тот в логове подземном собрал. Очень уж любил злато-серебро тот цмок, да каменья всякие.
