Мама с тетей хитро улыбнулись и вскользь переглянулись, но это не осталось не замеченным.
— Ой, вот давайте без ухмылочек, ведьмы мои. Лучше напрягите свои извилины и подумайте из какого коридора тьмы могла выйти эта прелесть?
— Целитель тоже предположил, что Лилу порождение тьмы, сразу как узнал об исцелении моих ног. Но разве это не странно? Разве не Вейн должен быть ее сущностью?
— Вейн и Акрэ, — мамина ладонь опустилась на мою голову и ласково погладила по волосам. — Это две половинки одного целого. Не бывает всепоглощающего света, ровно также, как и нет абсолютной тьмы.
— Не всегда то что лучится светом излучает добро, и пусть не пугает жуткая оболочка, ведь под ней может быть запрятана…
— Чистота сердца, — довольно закончила тетушка и получила в лоб недовольный взгляд бабули.
— Могла бы и поизящнее что-нибудь придумать. Все чаще убеждаюсь, что мои дочери своей узколобостью либо в отца, либо в мать его пошли.
— Мама! — воскликнули оба ее недавно упомянутых ребёнка, а ба, подойдя ко мне, аккуратно переложила в мои руки Лули и хитро шепнула:
— Им правда глаза колет. А вот ты, моя милая, вся в меня. Такая же красавица и талантливая умница!
*
Узнать из какой области или региона темных земель пришла Лилу нам никак не удавалось. Не помогали ни магические карты, ни кристаллы поиска. И мою кошку, кажется, тщетные попытки родни искренне забавляли.
Запределье… - будто промурлыкало что-то в сознании.
Мы, кстати, успели переместиться в комнату магических побрякушек — таковым было данное мной кодовое название бабушкиного кабинета.
Белая комната с обвешанными по стенам засушенными травками, магическими картами, амулетами и многочисленными фотографиями детей хозяйки, от периода «смешная малышня» до «взрослые состоявшиеся ведьмы и маги». Имелись ещё несколько моих снимков, на которых я отчаянно напоминала щекастого хомяка.
Несмотря на то, что меня с рождения отличало худощавое телосложение, щеки считали своим магическим долгом всегда быть рядом. Видимо, они в сговоре с волосами и чтят одни им известные установки. Мои личные предпочтения, что щекам, что волосам - чужды и далеко фиолетовы.
Около окна располагался резной деревянный стол. Оригинальный и на редкость самобытный. Вырезанный таким образом, будто цельный кусок бревна упрямо и хаотично брыкался, пока из него создавали предмет интерьера. В нем имелось огромное количество скрытых обычному глазу ящичков и секретных шкатулок – обо всех знала одна их владелица. Мы же были осведомлены лишь о тех, в которых ба хранила письма от воздыхателей.
Почитатели, кстати, особо не страдали такими качествами, как скромность или робость, и посылали ей пачками свои фотографии. Гордо позируя, с томными взглядами, устремленными вдаль, и выпяченными вперед, словно мачта, грудными клетками.
…Я жажду разглядеть на небе твои блестящие глаза…
Кажется, именно так писал в одном из писем очередной поклонник.
И, да, ба нам эти послания демонстрировала с гордостью неизменной кокетки. Зачитывала вслух, а некоторые помнила практически наизусть.
Правда, ее нервировало, когда мы начинали хихикать над «блестящими ноготками», «кружащимися зрачками» или «тугим страусиным станом», которым ее наградил мало разбирающийся в комплиментах колдун.
Помимо оберегов, вдоль стен тянулись полки с плотно прижимающимися друг к другу книгами. Здесь, насколько я знала, в отличие от других комнат, хранились особо редкие экземпляры, подверженные магии самосохранения — то есть уничтожить их было бы крайне сложно, практически невозможно.
