– Взяла! Выходи и отдавай!
А у Умилы от страха душа в пяты ушла. Боязно ей до смерти, но вой мертвеца такой, что вот-вот кровь из ушей пойдёт. Забилась она под лавку, уши руками закрыла и мычит. Сестра её, Смирена, ставню приоткрыла и как крикнет – Вон платье твоё, забирай и уходи! – да только мертвец на своём стоит, пальцем указывает и вернуть требует. Так до рассвета и простоял. А как туман с рассветом рассеялся, так, кто кур недосчитался, кто уток. У кого поросята издохли.
Прибежали люди к дому шкурника и давай ответ с него требовать. А заодно и требовать, что бы возместил ущерб причиненный. Не по нраву это было ему, да ругаться с соседями ещё меньше хочется. Пусть не его вина, а дочери, но ответ держать надо. Отдал живность со своего подворья, да пообещал, что как сечника гонец приведёт, сам с тем и расплатится. А коли денег не хватит, дочь старшую в рабство продаст.
Успокоились соседи, притихли. Да только ночью повторилось всё. А на утро опять, кто птицы, кто другой живности не досчитался. А после третьей ночи и пару стариков на деревне к Кондратию отправились.
Затихла деревня. Днём на улицу никто не выйдет, а ночью и подавно. Кто ставни наглухо заколотил, а кто в бане заперся. Ждёт возвращения мертвеца.
Аккурат к закату гонец вернулся. Из сил выбился, но успел. Отдышался минуту, воды студёной безмерно выпил, чуть голоса не лишился. Стали его расспрашивать, где, мол, Варяжко ты был? Почему сечника не призвал?
А тот и отвечает, что нет сечников в деревнях ближайших. Узнал он у старика одного, из ведунов тот, что не поможет тут сечник, так как не успеет. До ближайшего сечника одна луна пути, а потом одна луна обратно. Да только мертвец за платьем своим приходить будет всего луну одну. И каждую ночь он будет жизни из деревни забирать. Вначале живность, а потом и за людей примется. А в последнюю ночь вся деревня сгинет. Будто бывало это уже так. Сила гнилая по своим законам живёт. То, что, Умила платье надела, да в голос сказала, что замуж в нём выйдет, это она себя мертвецу, как невестой, пообещала. Пока не получит он обещанного, или откуп не получит, не уйдёт. А откупом будет всё живое, что в деревне есть. Так что, или девка должна к мертвецу идти добровольно, платье на себя надев, или всем, кто жить хочет, бежать надо как можно дальше.
Загалдели люди. Начали требовать отдать мертвецу Умилу. Да только, какое там. Она на разум ослабла. Как псина испуганная под лавкой третью ночь лежит и лбом об пол бьётся. Только к рассвету успокаивается. Попытались выманить, да не даётся. А далась бы, так как платье заставить надеть. Пока возились, тут и солнце село.
Разбежались люди по хатам, заперлись, дрожат. Каждый небеса молит, что бы до рассвета дожить. Как ночь настала, так враз туман на деревню опустился. Стоит мертвец, пальцем на платье указывает и воет.
– Взяла! Выходи и отдавай!
Смотрят люди в щёлочки, кто от страха, кто из любопытства, а кто надеется знак увидать, кого на этот раз мертвец приберёт. Глядь, а из дома шкурника выходит кто-то. Смотрят, а то Смирена.
Вышла девчушка, лицом бледная, сама как осиновый лист на ветру трясётся. Медленно, не смело, мимо мертвеца прошла, тот даже глазницы пустые в её сторону не повернул, стоит и выть продолжает. Подошла девчонка к платью, взяла его в руки, да не смотря на то, что из него змеи клубками под ноги ей выпадали, на себя да и надела. Враз платье в пору пришлось ей, ремешки затянулись, а мертвец замолчал и глазницы пустые в сторону девки повернул. Стоят, молча, друг на дружку смотрят. Да так до самой зори и простояли, как два изваяния. А с первыми лучами солнца растворился туман, а вместе с туманом и мертвец и Смирена. Никто в ту ночь в деревне не умер.
