Ведьмы. Хроника 13 судебных процессов - страница 10

Представьте, какой страх должны были вызывать его проповеди! Он въехал в город в августе, прибил к дверям церкви свои папские грамоты и потом каждый день на протяжении двух недель развивал теорию, что ведьмы-убийцы вездесущи. Он призывал каждого, знавшего что-нибудь о ведьмовстве в Инсбруке, подать голос. Горожанки оказались в безвыходном положении. Завывая с амвона, Крамер наблюдал за столпившимися перед ним бюргерскими женами. Каждая знала, что ее оценивают: внимательно ли она слушает, реагирует ли, когда это нужно? Скромно ли одета, чист ли ее льняной головной убор, нет ли выреза у горловины платья? Не много ли на ней украшений – вдруг она подражает распутной Иезавели? Крамер хотел, чтобы женщины – даже богатые матроны в шелках и мехах – повиновались ему, ловили каждое его слово. Созывая проповеди, он управлял ежедневным передвижением паствы (из церкви и обратно), взращивал в них повиновение и тем самым добивался авторитета в вопросе ведьмовства. Теперь он вознамерился умертвить кое-кого из своей паствы, невзирая на ярость Хелены Шойберин.

Хелена недооценена в истории: либо ее жалеют, как жертву, либо осуждают, как мегеру. Мало кто вникает, что именно она говорила. Читая ее слова, мы понимаем, как она храбра: она осыпает оскорблениями гонителя женщин и не пускает их на его проповеди. Это не горячность и не пренебрежение риском: жизни женщин ее города грозила опасность, поэтому она возвысила свой голос. Она была никакой не ведьмой, а умной неравнодушной христианкой. Достаточно искушенная в богословии, она вступила в спор с Крамером на допросе в октябре. На одной из августовских проповедей Крамера она обвинила его в еретических речах. Он описывал, «как, разбив кувшин с молоком, узнать о ведьме, доящей коров». Уязвленный Крамер раскричался, что опирается на полученные свидетельства. Какая-то свидетельница, дескать, рассказывала ему о том, как у нее воровали молоко при помощи магии, а она распознала виновницу, повесив кувшин над огнем и разбив его с именем дьявола на устах. Это приманило воровку, которая была связана с молоком, попавшим в огонь [11]. Чушь, фыркнула Хелена: хорошие священники считают ритуалы во имя дьявола бесовщиной. Если Крамер против этого, зачем такое рассказывать? Она с презрением заявила, что и дальше будет избегать его проповеди. Так кто был еретиком? [12]

Судя по нападкам Хелены на инквизитора, она была сторонницей некоторых реформационных идей 1480-х гг. Она наверняка знала о чешском деятеле Реформации Яне Гусе. В начале XV в. Гус основал течение, критиковавшее ряд католических обрядов. Гусизм распространился на Богемию и Моравию (нынешняя Чехия), Германию, Австрию и Швейцарию, где влиял на другие группы, тайно собиравшиеся для изучения Библии и религиозных диспутов. Многие гуситы считали монахов продажными, оспаривали основы монашества и требовали его отмены. Они критиковали сексуальное лицемерие церковных установлений и клира, бравшего деньги за всевозможные фиктивные услуги. Неприятием монашества проникнуты обращенные к Крамеру слова Хелены: «Ты, вшивый монах». По-другому ее слова можно перевести как «ты, монах-преступник», что усиливает осуждение. Если Хелена симпатизировала гуситам, то ее должны были возмущать взгляды Крамера на ересь и на мораль. Его карьеру омрачали обвинения в преследованиях и взяточничестве; в 1474–1475 гг. велось следствие из-за его клеветы на коллег, в 1482 г. – из-за подозрения в растрате. Об этих скандалах стало, без сомнения, известно в Инсбруке [13]. Даже официальные занятия Крамера звучали для сторонницы реформ возмутительно. Одним из источников дохода ему служила торговля индульгенциями – документами с благословениями, которые продавали состоятельным христианам, желавшим избежать посмертной кары за земные грехи. Гуситы считали индульгенции вымогательством и потвор- ством греху. Они отвергали церковное насилие как противное христианству. Их возмущало сожжение еретиков и ведьм, и Хелена выступала против этого, как и они.