Ведьмы с Вардё - страница 10

– Как снять проклятие? – спросила я.

– Молитвой и ревностным служением Господу, – ответил ты, выпрямившись во весь рост. Серебряный кант у тебя на камзоле сверкал в мягком послеполуденном свете. – Настоящая святость сильнее дьявольских козней.

Я посмотрела тебе в глаза и увидела в них убежденность и что-то еще. Что-то, чему я не знала названия. Еще ни один юноша не смотрел на меня так же прямо, как ты. Хотя, полагаю, как принц ты имел на то право. Я не отвела взора. Мне почему-то казалось, что ты должен видеть, как внимательно я тебя слушаю. Мои щеки горели, в груди стало тесно.

– Ты хорошая девочка, Анна? – спросил ты с легкой улыбкой.

Не найдя слов для ответа, я молча кивнула, и ты вернул мне книгу.

– Уж ты постарайся, Анна, – сказал ты, по-прежнему улыбаясь. – Постарайся быть очень хорошей, чтобы держать дьявола подальше.

В тот же вечер, за ужином из селедки и хлеба, я спросила у отца о недуге нашего короля.

Он ответил не сразу, сначала дождался, когда из столовой выйдет служанка.

– Его симптомы меняются каждый день. – Отец тяжко вздохнул. – В один день у него рези в желудке, в другой – спазмы в кишечнике. В третий – сильные боли в груди. Или голова болит так, что темнеет в глазах.

– Ты веришь, что он исцелится?

Мама нахмурилась, поскольку категорически не одобряла моего увлечения медициной; однако она не велела мне замолчать, ведь ей было известно, насколько крепкой была моя связь с отцом. Я была папиной ученицей. Во всяком случае, до тех пор, пока не появился Амвросий.

– Ты сама знаешь, дочь, что существуют болезни, чей исход лежит за пределами наших врачебных возможностей.

Мне так нравилось, когда отец говорил со мною как с равной, словно я и вправду была настоящим врачом. Я наслаждалась его вниманием и уважительным отношением, хотя мама снова нахмурилась и покачала головой.

Позже я случайно подслушала, как она говорила отцу:

– Не забивай Анне голову, Торстейн, а то она возомнит о себе невесть что. Девочке не пристало заниматься такими материями.

– Какой вред от знаний? – ответил он. – Я горжусь, что моя дочь обладает умом.

– Ты ошибаешься, муж. Боюсь, как бы ум не довел нашу дочь до беды.

Как оказалось, моя боязливая мама, давно упокоившаяся в плотной датской земле, была совершенно права.

Но вернемся к счастливому воспоминанию о том вечере за ужином с родителями, когда мне было тринадцать лет. Я хранила это воспоминание, точно маленькую свечу, крошечный огонек, согревавший мне сердце, когда судья Локхарт и его человек грубо тащили меня вверх по склону из гавани Вардё в крепость, сверкающую призрачной белизной в эту самую темную ночь моей жизни.

– И что это за болезни? – спросила я у отца.

– Помутнение рассудка. И другие недуги, что уродуют человеческий разум.

Мать тихо ахнула.

– Нельзя говорить такое о нашем короле, Торстейн. Это измена короне. Будь осторожен. Слуги могут услышать.

В своем собственном доме, рядом с любящими родителями я не испытывала страха. Они и вправду любили меня, и ни разу за все мое детство никто из них не поднял на меня руку.

– Я слышала разговоры о ведьмином проклятии, – прошептала я, не желая рассказывать о своей встрече с принцем. – Это правда, отец?

Я помню папин задумчивый взгляд, помню его глаза светло-серого цвета, мягкого, будто кроличий мех.

– Ну… – сказал он, огладив свою аккуратную бородку. – Если человек верит, что его прокляли, то, вероятно, так оно и есть.