– Нельзя больше молчать! Как ты не понимаешь? Нельзя молчать, надо рассказать все! Исправить! Если там настоящее чудовище, то надо рассказать! Всем рассказать!
На долю секунды я почувствовал то, что, должно быть, чувствует вулкан перед извержением – в нем накапливается лава, а потом просто огненным столбом выплескивается наружу. Прежде я никогда не кричал на брата. В штуку, понарошку – да, бывало. Мы часто играли в секретных агентов, я часто был начальником и отчитывал Дэни за провал особо секретной миссии. Но ведь, на самом деле, начальником я не был, а Дэни не был агентом, и не существовало в реальности никакой секретной миссии. А, значит, и вся ссора была ненастоящей. Выдумкой. Обычной игрой. Но только сейчас хотелось кричать по-настоящему. Обидными словами. Чтобы он понял, как неправ. Чтобы замолчал, хотя бы на мгновение. Мы были не агентами. Мы были братьями. И на этот раз все было взаправду.
– Что рассказать? Мы даже не сделали ничего! – прокричал я Дэни прямо в лицо, подойдя вплотную. – Мы не виноваты ни в чем! Мы просто сходили в это дурацкое поместье и по-дурацки перепугались! Мама пропала, а ты хочешь сознаться, что гуляли мы в неположенном месте? Ты нормальный вообще?!
У Дэни задрожали губы.
– Ты что, правда не понимаешь? – Выдавил он, шмыгнув носом. – Это все из-за нас… там кровь была… и чудовище… оно… оно… Это мы все!
Губы стали дрожать еще сильнее, и больше он уже не мог говорить. Он не мог говорить, а я уже не мог остановиться.
– Кровь? Ты шутишь? Да не было там ничего, мы как малявки перетрусили! – Я кричал, чтобы перекричать собственные мысли.
Я ни на йоту не верил своим словам. Мы явно что-то видели и что-то слышали, но было это так давно и мимолетно, что с уверенностью нельзя было заявить, что же именно. В ответ Дэни встал на колени и полез под кровать. Он достал оттуда картонную коробку, а из нее наши кроссовки.
– В-в-видишь? – Он всегда заикался, когда очень нервничал.
– Что «видишь»? – отмахнулся я. – Ты сам-то посмотри.
На обуви не было живого места. Грязь. Гарь. Плесень. Ил с речки. Все слилось в одно огромное черно-зеленое пятно. И видели ли мы настоящую кровь, по кроссовкам понять уже было нельзя.
– Н-н-надо… Н-н-надо… Н-н-надо… – Дэни попытался несколько раз, но так и не смог перейти к другому слову, его заело как старую пластинку в проигрывателе.
– Да молчи ты со своим «надо»! Н-н-надо! Н-н-надо!
И Дэни замолчал. Он молча убрал кроссовки назад в коробку. Молча задвинул ее обратно в угол. И молча улегся на кровать лицом к стене. Он наконец замолчал, это и было нужно. В тот вечер я вдруг понял, что впервые нарушил данное брату обещание – я обещал никогда его не передразнивать и никогда не смеяться над его заиканием.
***
– Просыпайся, п-п-пожалуйста! С-с-скорее. Там стул ш-ш-шевелится.
Дэни тряс меня за плечи, что есть мочи. И тряс так сильно, что во сне мне казалось, что земля уходит из-под ног. На меня смотрели его огромные от страха глаза, а лицо в полной темноте казалось особенно белым. Я присел, а Дэни как заведенный продолжал повторять «ш-ш-шевелится».
– Может, кот залез, – пробормотал я в полудреме, и сам же окончательно себя разбудил, живот скрутило ледяным узлом, потому что кота у нас в доме никогда не было.
Стало страшно. По-настоящему, а не так, когда посмотришь на ночь ужастик. Непонятно, сколько мы просидели, пялясь на стул. Ничего так и не зашевелилось. Тогда я просто встал и включил свет. На стуле высокой грудой была навалена одежда. Грязные носки. Толстовки. Футболки. Плед. От одного прикосновения груда повалилась на пол. Внутри тоже ничего не оказалось.
