Конечно, я провел в кровати не целый месяц. Мне было так стыдно, что я заставил деда переживать, что я старался делать хоть что-то, чтобы он чувствовал себя лучше: относить свои вещи в корзину для грязного белья, мыть чашки, оставшиеся после завтрака, вытирать крошки с кухонного стола. Не знаю, замечал ли он это, но мне хотелось верить, что, вернувшись домой уставшим, ему придется делать хоть чуточку меньше. А уезжал он часто и по большей части в суд, потому что именно после суда он всегда молчал и подолгу сидел в своем кресле у камина.
Той ночью я все никак не мог уснуть, не получалось так повернуться, чтобы ребра не болели. Утром перед уходом дед поцеловал меня в лоб и сказал, что, когда болеешь, можно спать и днем, главное скорее поправиться. И я заснул, не знаю, надолго ли, но проснулся я от громкого шума. Бум. Бум. Бум. Сначала я никак не мог понять, сколько время, часов в комнате не было. Мне казалось, что я только-только закрыл глаза.
– Дедушка, это ты?
В ответ никто не отозвался.
Шум продолжался. Бум. Бум. Бум. Будто бы кто-то кидал мяч. А потом все вдруг прекратилось. Тишина. А буквально через секунду я услышал звук шагов вниз по лестнице и хлопок входной двери.
– Дедушка? Все хорошо?
Тишина.
Ходить было довольно больно, но терпимо, если держаться за стену.
– Дедушка?
Дэни я даже не звал, потому что он бы все равно не отозвался. В его комнате было пусто, а вот в ванной горел свет. Мне потребовалось несколько минут, чтобы переварить увиденное. По всей ванной комнате были разбросаны серые перья. Большие и маленькие, пух еще парил в воздухе. С полок все попадало, шампуни и лекарства валялись на полу, некоторые бутыльки открылись и вытекли цветными разводами, таблетки рассыпались, часть закатилась под стиральную машину. Но я мог думать только о том, что лежало в ванной. Сперва я заметил красные разводы на кафеле, а потом крылья, клюв и маленький глаз-бусинку. Голубь. Точнее то, что осталось от него. Все вокруг было забрызгано кровью. В ванной не было окон, сам залететь он бы никак не сумел. И все встало на свои места, когда в углу я заметил металлическую ложку для обуви, красную снизу с парочкой налипших серых перьев.
Деду точно ни к чему было все это видеть.
– Лео? Ты чего безобразничаешь? – дедов бас звучал сурово.
Внутри все похолодело. Я даже представить не мог, как объяснить деду мертвого голубя в ванной. Что если я пропустил кое-какие пятна?
– Лео, а? Негодник! – Дед перешагнул порог, широко улыбаясь, а я замер. – Ты лежать должен, а не дом надраивать! В ванной все сверкает и хлоркой пахнет, хоть топор вешай. Чего это нашло на тебя?
В коридоре за спиной деда промелькнула голова Дэни.
– Дэни, представляешь, что твой брат учудил? Должен отдыхать, а он все ванную отмыл до блеска, заходить теперь стыдно!
Дэни замер. Дед попытался приобнять его и протолкнуть в мою комнату, но тот не сдвинулся с места.
– Я зашел и уронил случайно много чего, пришлось помыть… – невнятно попытался оправдаться я.
– Больше не вставай, я тебе суп сейчас согрею. – Дед поцеловал меня в лоб и ушел вниз.
Я слышал, как на кухне он насвистывает какую-то мелодию. Мне нравилось видеть его таким, счастливым, пусть и ненадолго. Но чего мне снова не хотелось видеть, так это кровавых разводов и перьев, медленно опускавшихся по воздуху прямо перед моими глазами.
***
Месяца хватило, чтобы вся шумиха вокруг нас улеглась, по крайней мере, в школе. Учителя во время переклички на нашей фамилии больше не спотыкались, а темы для обсуждения на переменах появились поинтереснее: приближались футбольные соревнования между районами, четвертные экзамены, конкурс талантов и что-то еще, потому что афиш на доске объявлений становилось только больше. Новость о нас устарела. Она устарела для всех, кроме нас самих. Во сне бывает такое ощущение, будто летишь, а когда начинаешь падать, просыпаешься за секунду до касания земли. Мне казалось, что я сплю, что падаю и падаю, но никак не проснусь, потому что до земли еще очень далеко.
