А потом он видел уже не меч и не сжимающую этот меч руку, а лишь бородатое лицо с плоским перебитым носом, со старым шрамом на щеке, с горящими из-под козырька шлема прищуренными темными глазами…
– Иола-а-а-ай!!!
Хлоя выметнулась неизвестно откуда, в стремительном броске рванулась к сыну, с ходу упала на него, судорожно его обнимая, подминая его голову себе под грудь – и меч, нацеленный в сердце мальчишки, с хрустом врезался в ее позвоночник, прошел сквозь ее тщедушное тело и вонзился в грудь Иолая, но уже только самым концом острия.
Бандит с ругательством выдернул меч из спины сумасшедшей девчонки и злобно уставился на щербатый клинок: теперь придется полдня заглаживать зазубрину, оставленную на мече хребтом этой бешеной суки! Убийца плюнул на слабо дергающееся тело, но наносить второй удар не стал, пожалев и без того попорченное оружие; вложил меч в ножны, поднял с земли медную фиалу, которую обронили его дружки, и зашагал прочь.
Он не оглядывался и не увидел, как мальчишка выбрался из-под тела убитой матери и затеребил ее за плечо, широко разевая рот в беззвучном горестном крике. Закричать вслух Иолай так и не смог, лег в пыль рядом с Хлоей, с тихим щенячьим прискуливанием засунул голову ей под мышку и затих…
Изменившийся ветер погнал огонь на север, впереди огня топали тяжело нагруженные добычей мулы, подгоняемые древками копий. Больше в деревне нечего было взять, пора было спасать то, что удалось найти в домах здешних нищих землекопателей!
* * *
Никто из оставшихся в живых обитателей деревни так и не узнал, откуда взялась эта банда в Долине Лани и куда она потом исчезла. Да и думали уцелевшие крестьяне не об этом, а о том, как им выжить на обугленных развалинах своих домов, среди сгоревших на корню посевов и перерезанного скота.
Из пятидесяти домов огонь пощадил лишь тринадцать, и погребальных жертв едва хватило на шестнадцать мужчин, двадцать три женщины и восемнадцать детей, отправившихся в один и тот же день в сумрачное царство Аида.
Но все-таки подземные боги получили положенные жертвы, и длинный ряд наспех слепленных глиняных гробов-ларнаков вытянулся вдоль сгоревшего частокола деревни.
Горький ветер осыпал пеплом медовые лепешки на груди у мертвецов: придется Церберу на сей раз удовольствоваться горькой подачкой вместо сладкой! И таким же горьким был многоголосый плач тех, кто бился о черную землю возле открытых гробов.
Плакал маленький Эврипил у гроба убитой матери, выла и грызла землю Электра, потерявшая мужа и троих детей, призывал страшные проклятья на головы убийц Гиерон, чьи семья погибла под развалинами сгоревшего дома, рыдал над младшим братом Филандор, повторяя, что если бы он взял с собой Фока на Сатиров Луг, малыш остался бы жив… Даже всегда сдержанный и хладнокровный Мелий рвал волосы и голосил о своем единственном сыне, вымоленном, выпрошенном пятнадцать лет назад у Зевса и отнятом теперь безжалостным Аресом!
Только внук убитого коретера Иолай не плакал.
Он стоял возле гроба матери и как будто плохо понимал, что происходит вокруг; за все время после гибели матери и деда он не сказал ни единого слова, и люди вокруг шептались, что мальчишка повредился в уме.
Время от времени Иолай наклонял голову, пытаясь лизнуть ранку у себя на груди, а потом снова молча смотрел на неподвижное спокойное лицо Хлои… И только когда одну за другой стали закрывать крышки ларнаков, он вдруг дернулся, осторожно снял с шеи матери роговой амулет и надел его на себя.
