Век мой, зверь мой (сборник) - страница 48

И мастер, и отец черно-зеленой теми, —

Но око соколиного пера

И жаркие ларцы у полночи в гареме

Смущают не к добру, смущают без добра

Мехами сумрака взволнованное племя.

* * *

Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева,

И парус медленный, что облаком продолжен, —

Я с вами разлучен, вас оценив едва:

Длинней органных фуг – горька морей трава,

Ложноволосая, – и пахнет долгой ложью,

Железной нежностью хмелеет голова,

И ржавчина чуть-чуть отлогий берег гложет…

Что ж мне под голову другой песок подложен?

Ты, горловой Урал, плечистое Поволжье

Иль этот ровный край – вот все мои права,

И полной грудью их вдыхать еще я должен.

* * *

Пою, когда гортань сыра, душа – суха,

И в меру влажен взор, и не хитрит сознанье:

Здорово ли вино? Здоровы ли меха?

Здорово ли в крови Колхиды колыханье?

И грудь стесняется, без языка – тиха:

Уже не я пою – поет мое дыханье,

И в горных ножнах слух, и голова глуха…

Песнь бескорыстная – сама себе хвала:

Утеха для друзей и для врагов – смола.

Песнь одноглазая, растущая из мха, —

Одноголосый дар охотничьего быта,

Которую поют верхом и на верхах,

Держа дыханье вольно и открыто,

Заботясь лишь о том, чтоб честно и сердито

На свадьбу молодых доставить без греха…

* * *

Вооруженный зреньем узких ос,

Сосущих ось земную, ось земную,

Я чую всё, с чем свидеться пришлось,

И вспоминаю наизусть и всуе…

И не рисую я, и не пою,

И не вожу смычком черноголосым:

Я только в жизнь впиваюсь и люблю

Завидовать могучим, хитрым осам.

О, если б и меня когда-нибудь могло

Заставить, сон и смерть минуя,

Стрекало воздуха и летнее тепло

Услышать ось земную, ось земную…

* * *

Были очи острее точимой косы —

По зегзице в зенице и по капле росы, —

И едва научились они во весь рост

Различать одинокое множество звезд.

* * *

Еще он помнит башмаков износ —

Моих подметок стертое величье,

А я – его: как он разноголос,

Черноволос, с Давид-горой гранича.

Подновлены мелком или белком

Фисташковые улицы-пролазы:

Балкон – наклон – подкова – конь – балкон,

Дубки, чинары, медленные вязы…

И букв кудрявых женственная цепь

Хмельна для глаза в оболочке света, —

А город так горазд и так уходит в крепь

И в моложавое, стареющее лето.

* * *

Обороняет сон мою донскую сонь,

И разворачиваются черепах маневры —

Их быстроходная, взволнованная бронь,

И любопытные ковры людского говора…

И в бой меня ведут понятные слова —

За оборону жизни, оборону

Страны-земли, где смерть уснет, как днем сова…

Стекло Москвы горит меж ребрами гранеными.

Необоримые кремлевские слова —

В них оборона обороны;

И брони боевой и бровь, и голова

Вместе с глазами полюбовно собраны.

И слушает земля – другие страны – бой,

Из хорового падающий короба:

– Рабу не быть рабом, рабе не быть рабой, —

И хор поет с часами рука об руку.

* * *

Как дерево и медь Фаворского полет —

В дощатом воздухе мы с временем соседи,

И вместе нас ведет слоистый флот

Распиленных дубов и яворовой меди.

И в кольцах сердится еще смола, сочась,

Но разве сердце лишь испуганное мясо?

Я сердцем виноват и сердцевины часть

До бесконечности расширенного часа.

Час, насыщающий бесчисленных друзей,

Час грозных площадей с счастливыми глазами…

Я обведу еще глазами площадь всей,

Всей этой площади с ее знамен лесами.

* * *

Я в львиный ров и крепость погружен

И опускаюсь ниже, ниже, ниже

Под этих звуков ливень дрожжевой —

Сильнее льва, мощнее Пятикнижья.

Как близко, близко твой подходит зов —

До заповедей рода, и в первины —

Океанийских низка жемчугов

И таитянок кроткие корзины…

Назад Вперед

Век мой, зверь мой (сборник) - страница 48

Похожие книги