Это я стрелял. Берите меня, но никого больше не трогайте. И ещё одно, мы требуем, чтоб к нам обращались по-людски, мы румыны, а не цыгане. Я, показал револьвер и отдал его полковнику.
Я сделаю обращение к жителям Бессарабии, по этому поводу. Обещаю.
У-уу зашипел народ.
У нас в Российской империи, живут более ста национальностей. У нас нет такой проблемы, продолжал полковник.
Не народ нас оскорбляет, а помещики и полицейские. Им объясните, сказал я.
Полицейские, скрутили мне руки, и повели в отделение полиции. Народ разошёлся по своим домам. Они понимали, что больше ничего не достигнут. Полицейские стали меня избивать. Умеют это делать сволочи, и синяков не оставят. Однако, у русского полковника, были другие планы на меня. Он понял, что меня не довезут до Кишинёва, и дал задание своим офицерам, забрать меня из полиции, и сопроводить живым в Кишинёв. Ему нужна была жертва, и он выбрал меня. Его люди, ещё по дороге объяснили мне, что нужно всю ответственность за восстание взять на себя, а он, потом избавит меня от казни. Суд в Кишинёве, вынес мне смертельный приговор. Месяц, сидел в камере смертников. Несколько раз в неделю, казнили смертников. Их крики до сих пор, в моих ушах. В полковника я не верил, русский, с чего это он будет меня от казни спасать? Однако, полковник сдержал слово. Вот поэтому я военных уважаю. После месяца отсидки в камере смертников, наказание заменили на десять лет Сибирской каторги. Сразу отправили меня по этапу в Сарухан, в дальнем конце Сибири. Самая тяжёлая тюрьма для политзаключённых. Я, сидел тогда вместе с революционерами, которые боролись с царизмом. Многому у них научился. Умные ребята. Фанатики. Не дай бог они придут к власти. Потекут реки крови. Они пойдут по трупам.
Про Карла Маркса слышал?
Нет. Бакунин. Герцен. Слышал.
Ещё услышишь. Очень серьёзные люди.
Через три года, попал под амнистию, в честь какойто великой даты, и вернулся домой, правда изрядно потрёпанный, но душевно окрепший. Там, я и набрался всякого жаргона. Получить смертельный приговор и выжить, это как побывать на том свете и вернутся, заключил он. Поэтому я никого не боюсь. Вот дождусь пока все румыны объединятся, тогда и умереть можно. Встретились две родственные души. Проговорили почти всю ночь. Дмитрий, спал мирно рядом в телеге.
Скажи Штефан, ведь по ту сторону Прута, крестьяне живут не лучше. Они тоже восстают против произвола помещиков и бояр. Что тебе даст это объединение?
Ты прав Ион. Там крестьяне тоже живут плохо. Но дух свободы, сознание того, что я живу в своей стране без оккупантов, разговариваю на родном языке без боязни, даёт мне силы преодолевать любые препятствия, любые жизненные трудности. Без родного языка человек, как без души. Отними у человека душу, и он мёртв. Без родного языка, человек как живой труп. Им может управлять любой, неважно кто, русский, немец или еврей. Понимаешь, язык является средством самовыражения человека. Как можно учить ребёнка дома родному языку, и говорить ему, что на этом языке говорить не имеешь право? Как, Ион? Как смотреть ребёнку в глаза? Как объяснить ему, что он румын, а по-румынски говорить не имеет право? Где это видано? Штефан покрылся праведным гневом. Он сжимал кулаки. Даже турки, не смогли заставили нас говорить на ихнем поганом языке.
А как же Родина? Продолжал он. Получается, что я на своей родной земле, живу без родного языка. То, что я объясняюсь с тобой на родном языке, а не знаками, даёт мне силы преодолеть любые трудности. Суд в Кишинёве был тоже на русском языке. Я, попросил переводчика на румынский язык.
