Невысокий сутуловатый медовар с острой рыжей бородкой вприщур (как бы прицениваясь) глянул на княжича и неторопко произнес:
– Отчего ж не поведать? Зришь, что мои подручные творят? Один разводит медовый сот теплой водицей и цедит через сито, дабы отделить от примеси воска. Другой – добавляет хмелю и варит отвар в котле.
– И долго?
– Пока до половины не уварится… А теперь глянь на моих молодцов. Выливают отвар в мерную посуду и ждут, пока не остынет… А вот то – кусок ржаного хлеба. Не простой хлеб. Патокой натерт да дрожжами, кладем его в посудину. Стоять ему пять дён, а как зачнет киснуть, тогда самая пора и в бочки сливать. «Боярский» же мед по-иному готовим. Сота медового берем в шесть раз боле, чем воды, и настаиваем семь дён, а потом в бочке с дрожжами еще седмицу. Опосля сливаем и подпариваем патокой. Вот те и «боярский» мед.
– Нельзя ли испить, Михеич?
Медовар глянул на княгиню: не рано ли княжич запросил хмельного меду? Но Мария Федоровна благожелательно кивнула:
– Пусть отведает, Михеич. Пора княжичу вкус познать.
Медовар ступил к бочкам готового меда, нацедил малый узорный ковш и с поясным поклоном поднес его Василию.
– Отведай, княжич.
Василий принял ковш, отпил несколько глотков и благостно молвил:
– Добрый мед, Михеич, и зело лакомый.
– То мед ставленый, малиновый.
– Я, пожалуй, допью, матушка.
Но Мария Федоровна отобрала у сына ковш.
– Довольно, княжич. Приспеет и твое время за хмельными медами сидеть.
Василий прошелся вдоль медуши и вдруг высказал неожиданную просьбу:
– А можно мне, матушка, с Михеичем остаться? Хочу сам все изведать, дабы своими руками мед изготовить.
– То дело дворовых, а не княжича, – строго молвила Мария Федоровна. – Что это на тебя нашло, Василий?
– Занятно мне, матушка. Придет ко мне гость, а я его спрошу за браным столом: а как «обарный» мед готовится? Гостю – срам, а мне – честь.
Княгиня сдержанно рассмеялась.
– Убедил, Василий. Редкий человек ведает, как хмельной мед делается, коль сам его не творил. Но ты, Михеич, бражного меду более сыну моему не подноси. Уразумел?
– Как прикажешь, матушка княгиня.
Каждый дворовый ведал: нарушить повеленье княгини – быть сурово наказанным.
Год миновал, как Мария Федоровна стала верховой боярыней. Царь Борис Федорович был доволен ее службой, а посему и стряпчего Дмитрия Пожарского не только пожаловал в чин стольника, но и выделил ему одно из поместий в Подмосковье.
Жизнь Дмитрия круто изменилась: он «нежданно-негаданно попал в круг лиц, составлявших цвет столичной знати». Не стоять ему больше на Постельном крыльце, а ездить с небольшими посольскими поручениями за рубеж, быть в товарищах ратных воевод, наведываться по государевым делам в те или иные Приказы, присутствовать на посольских приемах.
Василий же начал службу стряпчим. Он стал делать все то, что делал его старший брат: в числе других стряпчих повсюду сопровождал государя Бориса Федоровича – на молебен в обитель, храм, Боярскую думу… По торжественным дням иногда даже нес скипетр и другие знаки царской власти.
Но больше всего Василию нравилось, когда стряпчие несли ночью караул на Красном крыльце государева дворца. Их облачали в лазоревые стрелецкие кафтаны, выдавали бердыши, навешивая на грудь (через плечо) берендейки с дробом и пороховым зельем. Каких-либо происшествий не случалось, но караул хоть как-то напоминал Дмитрию ратную службу.
