Влияние великого князя на императора несомненно было – вплоть до 1905 г. государь обсуждал с ним вопросы государственной важности. Ясна и позиция московского генерал-губернатора – безусловное исповедание монархических идеалов, без оглядки на общественное мнение. Идеалом правителя и для Сергея Александровича, и для Николая II, являлся Александр III, но следовать курсу последнего с каждым годом становилось все труднее. Либеральные веяния в русском обществе проявились уже в первый год царствования Николая II: в земствах заговорили о конституции. Государь ответил на их вызов в своей речи от 17 января 1895 г.: «… Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой покойный незабвенный родитель»[26]. Московский генерал-губернатор приехал, чтобы морально поддержать царя, расценивая свое участие как «долг и в память Саши».
1896 год стал годом коронации и ходынской трагедии. Последняя многими современниками была воспринята как предзнаменование будущей катастрофы. «Великий грех», – запись в дневнике государя от 18 мая 1896 г. Катастрофу будут раздувать «елико возможно и враги, и друзья». Первые, добиваясь смещения великого князя, заклеймили его прозвищем «Князь Ходынский». Зашумела не только левая радикальная пресса, но и младшие великие князья Михайловичи, и громче всех – Александр Михайлович (в кругу семьи – Сандро). Отвернулись даже любимейший брат Павел Александрович и друг детства вел. кн. Константин Константинович. Императрица Мария Феодоровна приняла сторону министра двора И.И. Воронцова-Дашкова. Рядом осталась только жена, которая защищала его перед обществом уже тем, что постоянно находилась рядом, разделяя с ним всю эту неприязнь и критику. Ее саму обвинили во влиянии на императрицу, общество стало злобно судачить «о двух сестрах»…
Сергею Александровичу не захотели простить его жесткой позиции: «Публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа»[27]. Ему поставили в вину «равнодушие» к пострадавшим, несмотря на очевидные факты – вместе с царской четой и своей женой он посещал больницы, где лежали раненые.
Через полгода, в ноябрьские дни, когда в Москве были развешены листовки о «Князе Ходынском», а на Ваганьковском кладбище студенты устроили политическую манифестацию, Сергей Александрович и Елисавета Феодоровна открыли в Москве городское убежище для ходынских сирот. Приют находился под покровительством императрицы Александры Феодоровны и под попечительством великой княгини Елисаветы Феодоровны. В 1903 г., во время пребывания на светлой седмице в Москве, его посетил сам государь: «Заехали в приют детей, родители которых пострадали на Ходынке»[28].
Великий князь был почти сломлен под шквалом ударов, а Елисавета Феодоровна в это время, 9 декабря 1896 г., открыла общину сестер милосердия, дав ей свое имя «Елисаветинская». На покупку дома и строительства Елисаветинской общины деньги (в размере 150000 руб.) выделил государь.
Император должен был занять определенную позицию – либо поддержать Сергея Александровича, либо пойти на уступки общественному мнению, требующему наказания московского генерал-губернатора за Ходынскую трагедию. О необходимости сместить с должности великого князя настаивает и императрица Мария Феодоровна. Государь колеблется, и как, следствие, колеблются устои самодержавия. Сергей Александрович пишет о бесспорном влиянии вдовствующей императрицы на сына: «Видя все, что происходит за последнее время, невольно спрашиваешь себя: да кто же царствует: он или она!?»
