– Будем надеяться, что наши исследователи не попались в лапы грабителей и убийц кива, племена которых Колумбия вытеснила в Венесуэлу и которых, как говорят, возглавляет некий Альфанис, бежавший с каторги в Кайенне[58].
– Это правда?
– Похоже, что да, и не дай вам Бог повстречаться с этими бандитами, – добавил губернатор. – В конце концов, вполне возможно, что эти французы не попали в западню, благополучно продолжают свое путешествие и в один прекрасный день целыми и невредимыми появятся в какой-нибудь из деревень на правом берегу. Дай Бог им такой же удачи, как и их соотечественнику. Рассказывают еще об одном миссионере, обосновавшемся еще дальше на восточных территориях. Это испанец, отец Эсперанте. Недолго пробыв в Сан-Фернандо, он, не колеблясь, двинулся к самым истокам Ориноко.
– Ложной Ориноко! – одновременно воскликнули господин Фелипе и господин Баринас.
Они вызывающе посмотрели на господина Мигеля, который ответил им легким поклоном:
– Как вам будет угодно, мои дорогие коллеги, – а затем обратился к губернатору: – Я слышал, что этому миссионеру удалось основать миссию…
– Это верно… миссию Санта-Хуана, где-то в районах, прилегающих к Рорайме. Говорят, она процветает.
– Нелегкая задача, – сказал господин Мигель.
– Особенно когда речь идет о том, чтобы цивилизовать, обратить в католицизм, одним словом, преобразить самое дикое из юго-восточных индейских племен, несчастных гуахибо. Ведь они пребывают на низшей ступени человеческого развития, – сказал губернатор. – Подумайте только, сколько требуется мужества, самоотверженности, терпения, короче, истинно христианских добродетелей, чтобы осуществить эту гуманнейшую задачу. Первые годы об отце Эсперанте не было никаких сведений, и в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году французский путешественник ничего о нем не слышал, хотя миссия Санта-Хуана находилась недалеко от истоков…
Губернатор не решился сказать: Ориноко, чтобы не подливать масла в огонь.
– Но, – продолжил он, – два года назад сведения о нем дошли до Сан-Фернандо, оказывается, ему удалось совершить настоящие чудеса со своими индейцами.
До конца обеда разговор шел о территориях в среднем течении Ориноко – эта часть реки не являлась предметом спора, – о современном состоянии индейских племен, цивилизованных и диких. Губернатор рассказывал о них очень обстоятельно, так что даже господин Мигель, несмотря на всю свою ученость, извлек для себя некоторую пользу из разговора. Одним словом, возобновления спора между господином Фелипе и господином Баринасом удалось благополучно избежать.
Около полудня гости покинули гостеприимный кров губернатора и направились к «Симону Боливару», отплывавшему в час пополудни.
Дядюшка и племянник, вернувшись на судно к обеду, больше уже на берег не спускались. С верхней палубы, где сержант Марсьяль курил свою трубку, они увидели возвращавшихся господина Мигеля и его коллег.
Губернатор решил проводить их. Желая в последний раз пожать им руки, прежде чем пароход отдаст швартовы[59], он поднялся на палубу. Сержант Марсьяль сказал Жану:
– Этот губернатор – наверняка генерал, хотя на нем вместо мундира – пиджак, вместо треуголки – соломенная шляпа, а на груди нет орденов…
– Очень может быть, дядюшка.
– Генерал без армии, каких много в этих американских республиках!
– Он производит впечатление очень умного человека, – заметил юноша.
