Осознав, что она говорит, Хэвуд переменился в лице.
– Так вы полагаете, это мой сын? – спросил он. – Считаете, я способен на то, о чем вы сказали?! Боже мой, Джемма, я, конечно, не ангел, но мне казалось, вы знаете меня лучше... – Она молчала, комкая край детского одеяльца, и он просветил: – Это ребенок моего брата, чтобы вы знали. Терренс в связях, увы, не разборчив и о последствиях мало печется... Да вы и сами о нем, верно, наслышаны. – А потом сам потянулся к ребенку: – Давайте сюда малыша, как-нибудь справлюсь.
Забирая ребенка, Хэйвуд по возможности не глядел Джемме в глаза: было обидно и стыдно одновременно. Обидно, что она допустила саму мысль о том, что он способен поступить с женщиной столь бесчестно, и стыдно за брата, именно так и поступавшего. О Лэнгли в округе давно шел плохой слух, и все станет хуже, если Терренс не переменится, а в его перемену верилось мало. Он был характером в деда, а тот даже не смертном одре заглядывался, как поговаривали, на молоденьких девушек...
– Простите, – вдруг долетел до него тихий голос. – Вы правы, я не должна была думать, что... просто...
– Скажите уже, что вы придумали? – оборвал её Хэйвуд. – Нам нужно выбираться из леса.
– Мне нужен ваш нож. – Хэйвуд снял с пояса ножны и протянул девушке без вопросов. Она тут же уселась на поваленный ствол и откинула верхнюю юбку. – Можете отвернуться?
Он понял, что, несмотря на недавние уверения, он был бы не прочь увидеть женские ножки, особенно ножки конкретно этой сидящей перед ним девушки. Но всё-таки отвернулся...
Услышал звук разрываемой ткани, но смотрел только в личико малыша Бенета, покрасневшее от слез и обиды: глаза у него были светлые, как у всех новорожденных, но с темными крапинками, и обрамленные, как и Терренса, густыми ресницами. В остальном сходство угадывалось с трудом, но Хэйвуд ощутил странное чувство родства с этим маленьким существом, родным племянником, покряхтывающим у него на руках.
– Готово, – произнесла Джемма, и, обернувшись, молодой человек заметил лишь обрезанный край нижней юбки и ажурный чулок, на долю секунды мелькнувший под ней. Девушка же протягивала ему кусок белой материи объясняя: – Разорвав эту ткань на тонкие ленты, мы сможем помечать ими путь, повязывая на ветви деревьев.
Мысль была дельной, и Хэйвуд кивнул, признавая ее состоятельность.
– Так и сделаем, благодарю. – Они обменялись: он отдал ребенка, Джемма – кусок своей юбки – и снова двинулись в путь, который мужчина теперь помечал белыми ленточками. Вскоре дорожка во мху совсем затерялась среди низких черничных кустов, но, несмотря ни на что, идти стало легче, так как лес поредел, и сквозь высокие кроны деревьев пробивалось значительно больше света, чем прежде. Неосознанно и Джемма, и Хэйвуд прибавили шаг, надеясь вот-вот выйти из леса и увидеть что-то помимо мха и хвойных лап елей, заслонявших дорогу, но прежде, чем это случилось, они наткнулись на неожиданную находку.
Первой ее увидела Джемма и замерла, не решаясь поверить в увиденное: у её ног, бездыханным, лежало тело мужчины. Окровавленная одежда не оставляла надежды, и все-таки Хэйвуд, тоже увидев мужчину, первым делом убедился, не дышит ли он.
Не дышал...
Но умер, казалось, недавно: тело все еще было теплым, а члены податливыми.
Они с девушкой переглянулись...
– Он мёртв. И эта находка тревожит меня! Не уверен, что хочу идти дальше, – сказал Хэйвуд, поднимаясь на ноги.
