Деньги, надо полагать, у меня водятся, подумал он. Это уже неплохо. Есть надежда, что с голоду я не помру.
Стоило только об этом подумать, как в желудке требовательно заурчало. Организм требовал подзарядки.
Помогая себе плечами, он неспешно повернулся налево, направо, слегка наклонился вперед
(в затылке что-то щелкнуло, и в голове сделалось ясно-ясно, как зимним морозным днем в чистом поле).
– Отлично! – сказал он вслух и сам удивился звуку своего голоса. Он был абсолютно незнакомый и какой-то вялый.
– Отлично, – повторил он, прислушиваясь к самому себе и пытаясь поменять интонацию. – Отлично. Вот так-то лучше. А теперь назови мне свое имя, земляк, и мы станем с тобой ба-альшими друзьями…
Никто ему, однако, не ответил – внешний мир и подсознание молчали. Имени своего, друзей он не помнил. Где живет, не знал.
Приятного в этом было мало.
Амнезия, мысленно произнес он слово, давно крутившееся глубоко в подсознании. Тысячу раз слышал об этом, но как-то не думал, что придется попробовать самому.
С кряхтением, упершись кулаками в траву, он встал на ноги. Разогнулся. Голова снова слегка закружилась, но быстро унялась, и он, благословив Господа, огляделся.
Та-ак, кажется ситуация проясняется. Метрах в тридцати от дерева, под которым пребывала его сгоревшая машина, проходила дорога.
Сколько же необходимо времени, чтобы огонь превратил автомобиль в труху? Минут десять? Пятнадцать? Точно сказать трудно – не помню, чтобы когда-нибудь наблюдал за горящим автомобилем, но не думаю, чтобы это слишком долго длилось. Значит, пятнадцать минут. И до сих пор никто не остановился и не спустился в кювет, чтобы поинтересоваться, что здесь произошло? Сомнительно. Или дорога чересчур пустынная?
Едва он успел об этом подумать, как услышал шорох шин по асфальту, скрип тормозов и увидел на обочине ярко-красную «девятку», с тонированными стеклами, казавшимися вратами в черную дыру.
Уже кое-что, подумал он. И принялся приводить себя в порядок: отряхнул смятые, заскорузлые от крови брюки, шлепнул пару раз по рукаву кашемирового пиджака («Я что – новый русский?»), поморщившись от боли. Все-таки тело у него было здорово отбито.
Он посмотрел на часы. Начало восьмого. Утра, надо полагать. Часы «Роллекс». Покачав головой, он взялся за пиджак, чтобы застегнуть пуговицы, но их не обнаружил (оторвались, наверное, когда вылетал из машины через лобовое стекло), зато обнаружил за поясом пистолет. ТТ 1951 года. Он, надо полагать, и поотшибал ему бока при падении.
Присвистнув, он запахнул пиджак, повернулся к вышедшему из «девятки» человеку.
Я наемный убийца, не иначе, подумал он. Или агент каких-нибудь… этих… западных спецслужб. Бонд моя фамилия.
Между тем мужчина спустился в кювет, закуривая на ходу сигарету. Он оказался бритоголовым квадратным парнем лет двадцати пяти, в тяжелых ботинках не менее сорок шестого размера, а длинный кожаный плащ запросто мог служить неплохим чехлом для какой-нибудь японской малолитражки.
Водитель встал рядом с ним, оттопырив нижнюю губу, выпустил дым и спросил скрипучим, подходящим к его внешности голосом:
– Да, братан, влетел ты. Неплохая у тебя тачка… была. Сам-то цел?
– Сам не знаю. Ноги ходят, руки шевелятся. Голова соображает туго, но пока не знаю, от удара это или так было всегда.
Парень покосился на него с подозрением.
– Похоже, чувство юмора у тебя не отшибло, – усмехнулся он немного погодя. – Знаешь, тебе не мешало бы умыться, на тебя смотреть страшно.
