– Ты поживи у нас с Женей, пока тебе не выделят врачебную квартиру, потому что жить при больнице рядом с нашей Полиной Ивановной всё равно что пойти на срочную службу. Я верю, что сам Генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза одобрит заслуги твоей мамы перед партией и правительством по воспитанию последователей дела товарища Ленина! Ей удалось вложить в тебя столько послушания, что его у тебя в избытке, просто брызжет во все стороны. Познакомь меня с ней.
И Мила Попова приглашение жить в семье Лебедевых приняла с радостью, а история её семьи была проста и печальна.
Родители Милы познакомились в Германии в фашистском концентрационном лагере, куда они попали детьми ещё в начале войны. Уже в первый год заключения они осиротели, а за колючей проволокой, под лай сторожевых псов, зародилась между ними первая юношеская любовь. Милиных родителей освободили советские солдаты. Из фашистского лагеря в солдатских теплушках их вывезли в знойный Казахстан, где они решили пожениться и создать семью. После рождения Милы её родители стали ссориться, папа погуливал, а мама изводила себя ревностью, а потом они разошлись. Воспитывать дочь женщине с разбитым сердцем пришлось в одиночестве, но она была для Милы не мамой, а надсмотрщицей. От жизнерадостной девочки требовалось беспрекословное подчинение, ей не разрешалось иметь собственное мнение или вообще какое-либо желание. Колыбельные песни в доме не пелись, и приласкать девочку было некому. К тому же мама Милы не работала, а жила на алименты своего беглого мужа и небольшое «лагерное» пособие.
Рассказы Милы о её детстве и юности меняли Верино отношение к своим родителям. В её доме тоже царствовал мамин закон, но сохранялась свобода думать, читать, высказывать своё мнение, учиться самостоятельности и иметь пусть одну, но подругу.
Веру пугала незащищённость Милы в реальном мире, и она стала заботиться о ней как о своей младшей сестре.
Каждый понедельник в начале рабочего дня врачи собирались в кабинете главного врача на пятиминутку. Опаздывать было себе дороже, глава больницы Жакибеков был человеком строгих правил. В то утро Мила где-то задерживалась и вбежала в кабинет последней. Быстро оглядевшись, она замерла на месте как вкопанная.
Интерьер кабинета главного врача был по-министерски тяжеловесным. Стены обиты деревянными плитками, а под портретом Леонида Ильича Брежнева стоял дубовый стол, за столом в кожаном кресле восседал и сам хозяин кабинета, товарищ Жакибеков. Его массивная фигура в объёмном кресле напоминала Вере медведя в берлоге. Рассеянный дневной свет, проникающий в комнату через тюлевые занавески на высоких окнах, и персидский ковёр, устилающий пол кабинета, делали обстановку пятиминуток излишне торжественной. Вдоль стен с двух сторон от стола главного врача стояли впритирку простые кресла, предназначенные для врачей-ординаторов.
С приходом в больницу новых специалистов кресел стало не хватать, и врачи перед пятиминуткой искали себе стулья в других кабинетах, но Мила опоздала и приготовилась слушать наставления главного врача стоя перед его столом, прямо посередине персидского ковра.
Такое неординарное поведение молодого доктора главному врачу не понравилось, и в кабинете установилось официальное молчание, означавшее коллегиальное неодобрение. Мила использовала это молчание как возможность поздороваться. Она стала взглядом обводить участников пятиминутки, приветливо кивая каждому из сидящих на креслах докторов, пока не пришла очередь приветствовать главного врача. Под его начальственным взглядом Мила перестала улыбаться и вновь встала по стойке смирно. Жакибеков начальственно кашлянул, чтобы выразить своё недовольство. Всем присутствующим докторам это было понятно, кроме Милы, которая продолжала стоять, как часовой у мавзолея.
